СТАТЬИ Страница 2

По истечении трех лет заклятие прекращает свое действие. Невидимые часы эволюции делают паузу в медленном ходе и бьют назначенный час. Наступил четвертый год жизни в лесу Моруа. Король Марк тайком проникает в их убогую хижину и оставляет свой меч и кольцо как знаки своей власти и любви. Он зовет Тристана вернуться к обычной человеческой жизни. Он зовет Изольду, душу Тристана, вернуться на свое место, во внутренний мир, с тем чтобы править с ним рядом. Эволюция идет своим путем. Наступило время подведения итогов, время для открытия новой жизни. 

Каждый человек, «влюбляясь», удаляется в лес Моруа. Он концентрирует все свое существование на романтической фантазии, ибо верит, что в своей проекции «нашел себя» и всю целостность жизни. Но, не осознавая того, он отрезает себя от мира, оставаясь в дебрях Моруа, теряется в туманах собственных проекций. В лесу Моруа он не живет в браке ни с женщиной, ни с анимой, которую ищет. Это время он живет только с проекцией анимы, образом, который сверкает в его глазах, ослепленных фантазией, и который грозит поблекнуть всякий раз, когда он пытается увидеть его хотя бы для того, чтобы он на какое-то время открылся целиком, наполовину скрытый деревьями, скалами или в тумане над водной гладью. Здесь у него нет выбора, ибо он находится под воздействием чар любовного зелья. Но неизбежно приходит момент, когда истекает положенный срок и волшебные чары теряют свою силу. 

Тристан пробуждается от трехлетнего сна. Он узнает о том, что, пока он спал, к нему приходил король. Знаки королевского примирения вернули Тристана к размышлениям о мире людей, о давно забытом мире дружбы, интересов, работы, долга, энтузиазма, людей, отношений между ними, о мире, находящемся за пределами «сада наслаждений». Тристан решает, что он должен вернуть королеву королю, ее жизни, в ее дворец, убранный «тонкими шелками». 

Именно в этот момент мужчине 
впервые предоставляется возможность освободиться от своих проекций и построить нормальные отношения. Волшебные чары лишились своей силы. Король приходит требовать свое! Наступает новая эра при условии, что мужчина ее увидит и примет. Это эволюция, проходящая под знаком числа «четыре»; судьба дает мужчине небывалую возможность. Свободный от воздействия зелья, он обретает способность увидеть, что женщина, которую он любит, и проекции, от которых он освободился, представляют собой две отдельные реальности. У него появляется возможность узнать, что его проекции оказываются частями его собственной психики – потенциальными возможностями, которых он никогда не касался и о которых никогда не подозревал, ибо всегда пытался прожить их через женщину. 

Четвертый год в лесу Моруа приводит 
к двойному открытию. Кроме всего прочего, устранение романтических проекций дает ему силу видеть женщину такой, какая она есть, ценить ее как личность, а не как носителя его собственной потерянной души и его непрожитой жизни. Это дает ему возможность относиться к ней как к личности, как к равной, как к человеку, обладающему собственными правами. Он может попытаться узнать, кем она является, при всей ее сложности, силе и богатстве, которые так отличаются от его собственных и которые так ему необходимы. 

Очень странно, что большинство мужчин относятся к этому этапу романтической любви (исчезновению романтических чар) как к величайшему несчастью. Критический момент в эволюционном развитии наступает тогда, когда открываются прекрасные возможности, но при этом человек как-то умудряется убедить себя в том, что он несчастлив. 

Часто, когда проекции мужчины на женщину внезапно испаряются, он считает себя «несчастным» с ней. Он разочаровывается оттого, что она оказалась простым человеческим созданием, а не воплощением его фантазии. Он начинает вести себя так, словно она сделала что-то не то. Но если бы он был более внимательным, он понял бы, что потеря волшебной силы открывает перед ним идеальную возможность увидеть реальную личность. Одновременно это шанс открыть неизвестные части своей психики, которые он проецировал на женщину и пытался через нее прожить. 

Повернувшись лицом к новой жизни, Тристан ведет себя, подобно большинству мужчин. Он оплакивает свою несчастную судьбу: «Он отберет у меня Изольду! Как я смогу это перенести?» Тристан верит, что, лишившись своих проекций на Изольду, он утратит ее вообще. 

Следует понять одно крайне важное обстоятельство: Тристан теряет не женщину – он теряет аниму. Все его смятение обусловлено только одним: на каком уровне он собирается жить с анимой? Собирается ли он вернуть свою душу? 

Собирается ли он проживать с ней часть самого себя? Возьмет ли он на себя ответственность за собственную непрожитую жизнь? Возвратить душу внутреннему королю буквально означает взять ответственность за жизнь своей души, не возлагая этой проблемы на женщину. 

Этот вопрос является очень болезненным для современного мужчины. Он настолько привык к своим постоянным попыткам проживать часть своей непрожитой жизни через других людей, что перспектива лишиться этой возможности выглядит как несчастье. Он чувствует, что все наслаждение и страсть жизни сосредоточены в надежде, что в один прекрасный день появится женщина, которая сделает его целостным, а его жизнь – совершенной. Ему очень тяжело принимать, что он живет с женщиной в близости и не пытается прожить через нее свою жизнь. 

Это же обстоятельство не менее затруднительно и для женщин. Многие женщины готовы поднять мятеж против своей постоянной роли домохозяйки, воспитательницы детей и служанки. Но лишь некоторые из них возражают против того, чтобы стать экраном для проекции мужской анимы. Наша культура приучает женщину к мысли, что ее роль заключается в том, чтобы не оставаться простым человеческим созданием, а представлять собой зеркало, в котором мужчина смог бы увидеть свой идеал или фантазию. Она должна постоянно прилагать усилия, чтобы походить на голливудских звезд; она должна одеваться, следить за собой и вести себя, как бы подгоняя себя под коллективный образ анимы. Она должна быть личностью ровно настолько, насколько это соответствует мужской фантазии. 

Многие женщины так свыклись с этой ролью, что сопротивляются любым изменениям подобного паттерна. Они хотят продолжать выступать для мужчины в образе богини, вместо того чтобы быть простой смертной, ибо есть что-то привлекательное в том, чтобы тебе поклонялись и обожествляли тебя. Но за эту роль приходится платить высокую цену. Мужчина, который видит в женщине богиню, не относится к ней как к женщине. Он воспринимает ее лишь как собственную проекцию, собственную божественность, которую перенес на женщину. И когда его проекция исчезает, когда она перемещается на другую женщину, его обожание и поклонение перемещаются вместе с проекцией. Если между мужчиной и женщиной не установлены нормальные человеческие отношения, при исчезновении проекции не остается совершенно ничего. 

Многие люди это чувствуют, поэтому они тратят огромные силы и массу времени на то, чтобы найти способы сохранения существующих между ними проекций, позволяющих фантазии жить в межличностном пространстве, цепляясь за чувства сверхчеловеческой интенсивности. Когда люди говорят о способах сохранения в браке романтических отношений, сохранения страсти или об «уверенности в том, что ваша супруга по-прежнему вас любит», они полагают, что единственной возможной основой для «отношений» являются проекции. Они полагают, что, едва проекциям будет позволено исчезнуть, не останется никаких оснований для близких отношений или брака, поэтому большинство способов сохранения брака основано на манипуляции проекциями и на их реанимации. Западный мужчина не считает, что возможны отношения между двумя обыкновенными земными созданиями, что они способны любить друг друга как обычные, несовершенные люди и могут спокойно отнестись к исчезновению проекций. Однако именно это и нужно. В конечном счете длительные отношения могут существовать только между теми, кто способен смотреть друг на друга как на обычных несовершенных людей, которые любят друг друга без иллюзий и пустых ожиданий. 

Проекции имеют свои законы. Мы можем манипулировать проекциями, можем искусственно их стимулировать и даже в течение какого-то времени оживлять. Но всегда наступает момент, когда проходят символические «три года», сила любовного зелья пропадает, проекции исчезают. В этот момент мы становимся Тристанами в лесу Моруа, оказавшимися перед проблемами и выбором, который необходимо сделать. 

Если мужчина находит правильный выход из леса Моруа, перед ним открывается новый мир. Он узнает, что есть части его личности, потенциальные силы и возможности, которые он не может прожить и реализовать через женщину. Он осознает, что не может делать женщину носителем своей непрожитой жизни и нереализованных возможностей. Он верит, что существует много вещей, которые он должен делать сам и для себя. Он должен иметь собственную внутреннюю жизнь. Он должен служить ценностям, имеющим для него значение. У него должны быть интерес и энтузиазм, которые исходят из его собственной души и не определяются изменениями в его отношениях с женщиной. В этом заключается символический смысл обнаженного меча, который Тристан положил между собой и Изольдой. Он означает осознание своей индивидуальности, своей жизни, отличной от той, которую он ведет с женщиной. 

Поступать так – не значит наносить ущерб своим отношениям с женщиной. Наоборот, именно такое поведение делает возможными отношения между мужчиной и женщиной. Поскольку мужчина освобождает женщину от роли хранительницы его души, впервые появляется возможность посмотреть на нее как на женщину, признав ее индивидуальность, уникальность и человеческие качества. Он осознает, что она тоже должна быть личностью, иметь собственную жизнь и свой смысл жизни. В свою очередь, ей не следует ни проецировать себя на мужчину и проживать свою жизнь через него, ни служить оставшуюся часть жизни экраном для его непрожитой части. 

Однажды, давным-давно, в далекой стране жили четыре маленьких существа, которые постоянно бегали по лабиринту в поисках сыра - он служил им пищей и делал счастливыми. Двое из них были мышами, звали их Нюх и Шмыг, а двое других — коротышки, ростом с мышей, но выглядели и вели себя как вполне современные люди. Коротышек звали Ох и Ах.
Из-за крохотных размеров было не так-то просто разглядеть, чем эта четверка занимается. Но если приглядеться повнимательней, можно было заметить самые невероятные вещи.
Каждый день мыши и коротышки проводили в лабиринте в поисках своего особого сыра. Мыши Нюх и Шмыг, у которых были обычные мозги грызунов, но замечательные инстинкты, искали твердый пахучий сыр, который они, как и все мыши, обожали.
Коротышки Ох и Ах использовали свои мозги, напичканные множеством убеждений, для поиска своего особого Сыра с большой буквы С, который, по их мнению, должен был принести им счастье и успех.
Какими бы разными ни были мыши и коротышки, кое-что их все-таки объединяло: каждое утро они облачались в спортивные костюмы, надевали кроссовки, выбирались из своих маленьких домиков и бежали в лабиринт на поиски своего любимого сыра.
Лабиринт представлял собой хитросплетение коридоров и комнат, причем в некоторых из них находился восхитительный сыр. Но кроме сыра, там были еще темные закоулки и ведущие в тупик проходы. Короче, это было место, где любой мог запросто заблудиться.
Однако тем, кто находил правильный путь, лабиринт открывал свои секреты, позволявшие вкусить лучшей жизни. Как вы помните, мозги у мышей Нюха и Шмыга были примитивные, поэтому они применяли в поисках сыра простой, но неэффективный метод проб и ошибок.
Нюх своим большим носом вынюхивал общее направление, и Шмыг бросался вперед. Как вы можете догадаться, они постоянно блуждали, двигались в неверном направлении и часто со всего разбега налетали на стены.
Обладатели более «изощренных мозгов», с убеждениями и эмоциями коротышки Ох и Ах вели в лабиринте жизнь, более сложную и захватывающую. Соответственно и методы поиска Сыра у них были более изощренными.
Они умели думать, использовали опыт прошлого, хотя их способности были несколько подпорчены взглядами на жизнь. В конце концов, каждый своим способом, но все они нашли то, что искали, - свои особый сорт Сыра в конце одного из коридоров в сырной кладовой С.
После этого каждое утро мыши и коротышки стали облачаться в свое спортивное снаряжение и направляться к сырной кладовой С. Прошло немного времени, и они уже четко освоили нужные им маршруты.
Нюх и Шмыг продолжали ежедневно рано вставать и бежать через лабиринт, всегда следуя одному и тому же маршруту.
Прибежав к месту назначения, мыши снимали кроссовки, связывали шнурки вместе и вешали их себе на шею, чтобы в случае необходимости они всегда оказывались под рукой. А затем лакомились сыром.
Поначалу Ох и Ах также бегали каждое утро к сырной кладовой С, чтобы отдать должное ожидавшему их деликатесу.
Но вскоре подобное однообразие коротышкам наскучило. Ох и Ах просыпались каждый день все позже, одевались все медленней, и не спеша направлялись к сырной кладовой С. В конце концов, они ведь знали, где находится Сыр и как к нему добраться.
Они и понятия не имели, откуда взялся Сыр и кто его туда положил. Коротышки просто считали, что там его место.
Приходя каждое утро к сырной кладовой С, Ох и Ах устраивались там как дома.
Они вешали на крючки свои спортивные костюмы, сбрасывали кроссовки и переобувались в тапочки. Найдя Сыр, коротышки стали привыкать к комфортной жизни.
-Замечательно, - говорил Ох. - Сыра здесь хватит на целую вечность.
Коротышки чувствовали себя счастливыми и преуспевающими, считали, что теперь им ничто не угрожает.
Прошло еще немного времени, и Ох и Ах уже начали считать Сыр, который нашли в Сырной кладовой С, своим. Запасы Сыра были столь велики, что коротышки перенесли поближе свои жилища, переместив туда же и центр общественной жизни. Чтобы чувствовать себя еще уютнее, Ох и Ах начали расписывать стены лозунгами на фоне изображения Сыра, на которые и сами не могли смотреть без улыбки.
Один из лозунгов гласил:
ОБЛАДАНИЕ СЫРОМ ПРИНОСИТ СЧАСТЬЕ!
Иногда Ох и Ах приглашали своих друзей посмотреть на гору Сыра в сырной кладовой С. Они показывали на нее, не без гордости отмечая:
- Замечательный Сыр, верно?
Иногда коротышки делились с друзьями Сыром, иногда - нет.
- Мы заслужили этот Сыр, - говаривал Ох. - Нам ведь пришлось изрядно попотеть, чтобы найти его!
Он отламывал основательный свежий кусок и уписывал за обе щеки. После этого Ох ложился вздремнуть, что уже вошло у него в привычку.
Каждый вечер коротышки ковыляли домой, нагруженные Сыром, а каждое утро уверенно шли за новой порцией. Так продолжалось довольно долго.
Через некоторое время уверенность Оха и Аха переросла в самонадеянность.
Вскоре они так расслабились, что перестали даже замечать, что творится вокруг.
А Нюх и Шмыг в это время продолжали жить своей обычной жизнью. Каждый день они приходили рано утром в сырную кладовую С, шмыгали там по всем углам, обнюхивали и осматривали, проверяя, не изменилось ли что-нибудь со вчерашнего дня. А после этого садились погрызть немножко сыра.
Однажды утром они прибыли в сырную кладовую С и увидели, что сыра больше нет. Это не было сюрпризом. Поскольку Нюх и Шмыг замечали, что запасы сыра с каждым днем понемногу тают, они были готовы к неизбежной развязке и инстинктивно понимали, что нужно делать.
Мыши посмотрели друг на друга, сняли кроссовки, которые висели со связанными шнурками у них на шеях, натянули их на свои лапки и зашнуровали.
Они не стали предаваться излишнему анализу ситуации. К тому же, голова у них не была занята какими бы то ни было особо сложными взглядами.
Для мышей и сама проблема, и ее решение были достаточно простыми. Ситуация в сырной кладовой С изменилась. Поэтому Нюх и Шмыг решили измениться сами.
Обе мышки заглянули в лабиринт. Затем Нюх поднял свой нос, принюхался, кивнул Шмыгу, и тот тут же шмыгнул в коридор лабиринта. Нюх старался поспевать за ним изо всех сил.
Организация поисков Нового Сыра не заняла у них много времени. В тот же день, только позже, в сырной кладовой С появились Ох и Ах. Они не обращали внимания на небольшие изменения, которые происходили там ежедневно, поэтому абсолютно не сомневались, что Сыр находится на своем обычном месте.
Коротышки были совершенно не готовы к тому, что увидели.
- Что! Нету Сыра?! - заорал Ох. А потом продолжал вопить: - Где Сыр? Где Сыр?- словно громкие крики могли вернуть его сокровище на место.
-Где мой Сыр? — причитал он.
Наконец Ох уперся руками в бока, лицо его налилось кровью, и он выкрикнул срывающимся голосом:
- Это несправедливо!
Ах лишь покачивал головой, глазам своим не веря. Он также рассчитывал найти Сыр в сырной кладовой С. И долгое время так и стоял, окаменев от шока. Ах не был готов к происшедшему. Ох продолжал что-то верещать, но Ах не хотел его слушать. Не желая объективно оценивать ситуацию, он предпочел попросту отключиться.
Поведение коротышек было не очень-то привлекательным и не эффективным, но вполне объяснимым. Ведь поиски Сыра были нелегким делом, а сам он значил для них гораздо больше, чем просто пища на каждый день.
Обладание Сыром было для коротышек равнозначно обретению счастья. В зависимости от наклонностей и вкусов, разным было и значение Сыра. Для них Сыр был материальной ценностью. Для других обладание Сыром подразумевало наслаждение хорошим здоровьем или ощущением своего благополучия. Для Аха Сыр означал чувство безопасности, возможность когда-нибудь иметь любимую семью и жить в уютном коттедже в долине Чеддер.
Для Оха Сыр рисовался Большим СЫРОМ, дающим власть над другими, и возможность жить в огромном особняке на вершине холма Камамбер. Поскольку Сыр был так важен для них, оба коротышки долго ломали голову, пытаясь решить, что же делать. Все, до чего они додумались, это продолжать рыскать по сырной кладовой С, чтобы убедиться, что Сыр действительно пропал.
В то время, как Нюх и Шмыг быстро продвигались вперед, Ох и Ах продолжали охать и ахать. Они причитали и пустословили о несправедливости судьбы. Ах начал впадать в депрессию: "А что произойдет, если Сыра и завтра не будет?" Ведь все свои планы на будущее Ах связывал с этим Сыром!
Коротышки никак не могли поверить в случившееся. Как могло такое произойти? Ведь никто же ни о чем не предупреждал! Это неправильно! Все должно было быть по-другому. В тот вечер Ох и Ах ушли домой голодными и унылыми. Перед уходом Ах написал на стене:
ЧЕМ ВАЖНЕЕ ДЛЯ ТЕБЯ СЫР, ТЕМ СИЛЬНЕЕ ТЕБЕ ХОЧЕТСЯ ЕГО ИМЕТЬ!
На следующий день Ох и Ах покинули свои жилища и вернулись в сырную кладовую С, рассчитывая как-нибудь найти свой Сыр. Однако ситуация не изменилась, Сыра там не было! Коротышки понятия не имели, что им делать. Ох и Ах просто стояли в кладовой, застыв на месте, словно две статуи. Ах изо всех сил зажмурил глаза и прижал руки к ушам. Хотелось просто отключиться от всего вокруг. Он и знать не желал, что запасы Сыра уменьшались постепенно. Ах был убежден, что Сыр исчез в одно мгновение!
А Ох раз за разом анализировал ситуацию, ожидая, пока его мозг с хитросплетениями взглядов что-то подскажет.
-За что со мной так поступили?! - воскликнул он. - Что здесь, в конце концов, происходит?
В это время Ах открыл глаза, огляделся вокруг и спросил:
-А кстати, где Нюх и Шмыг? Как ты думаешь, они что-нибудь знают?
-Что они могут знать? — фыркнул Ох. - Это всего лишь мыши. Они просто реагируют на происходящее. А мы - коротышки. Мы особенные! Мы наделены способностью все понимать. Кроме того, мы заслуживаем лучшей участи. Такое не должно было случиться с нами, а раз уж случилось, у нас должны быть определенные преимущества.
-А почему у нас должны быть преимущества? — спросил Ах.
-Потому, что мы имеем право, - заявил Ох.
-Право на что?— попытался уточнить Ах.
-Право на наш Сыр.
-Почему? - спросил Ах.
-Потому, что это произошло не по нашей вине. Кто-то другой накуролесил, так что нам должны вернуть все, что нам причитается.--А может, нам лучше не анализировать без конца ситуацию, а отправиться на поиски Нового Сыра? — предложил Ах.
-Ну уж нет, - отрезал Ох. - Я собираюсь разобраться здесь во всем до конца.
Пока Ох и Ах еще решали, что делать, Нюх и Шмыг были уже в пути. Они спускались и поднимались коридорами лабиринта, заглядывая в каждую сырную кладовую, попадавшуюся на пути. Они не думали ни о чем другом, кроме поисков Нового Сыра.
Долгое время им ничего не удавалось найти, но, наконец, они проникли в район лабиринта, в котором прежде никогда не были, - в сырную кладовую Н. Мыши завизжали от восторга. Они нашли то, что искали: огромные запасы Нового Сыра! Нюх и Шмыг с трудом поверили своим глазам - такого огромного хранилища они еще никогда не видели.
Тем временем Ох и Ах по-прежнему находились в сырной кладовой С, рассматривая и оценивая свою ситуацию. Они уже серьезно страдали от последствий исчезновения Сыра.
Отчаявшиеся и голодные, коротышки стали обвинять в случившемся друг друга.
Время от времени Ах вспоминал своих приятелей-мышей, Нюха и Шмыга, размышляя, не удалось ли тем найти Сыр. Он не сомневался, что им, наверное, приходится несладко, поскольку поиски в лабиринте обычно сопряжены с неизвестностью. Но он также знал, что подобные страхи длятся недолго.
Иногда перед мысленным взором Аха возникала картина, как Нюх и Шмыг находят Новый Сыр и лакомятся им. Тогда он начинал думать о том, как было бы славно окунуться в приключения в лабиринте и отыскать свежий Новый Сыр. Ах чуть ли не ощущал его вкус на языке! Чем ярче рисовались Аху картины открытия и вкушения Нового Сыра, тем сильнее овладевало им желание покинуть сырную кладовую С.
-Пошли! - воскликнул он вдруг.
-Ну уж нет, - тут же ответил Ох. - Мне здесь нравится! Здесь уютно, я все здесь знаю. К тому же, снаружи опасно.
-Вовсе нет, - пытался убедить его Ах. - Мы ведь раньше уже побывали в различных местах лабиринта, так что это и теперь нам по силам.
-Я уже стар для приключений, - ответил Ох. - К тому же, боюсь. Мне вовсе не хочется заблудиться. А тебе?
После этих слов страх потерпеть неудачу вновь овладел Ахом, и надежда найти Новый Сыр опять угасла. И так изо дня в день. Жизнь коротышек проходила без изменений. Они приходили в сырную кладовую, не находили там Сыра и возвращались домой, отягощённые тревогами и переживаниями.
Дом для них уже перестал быть местом, где можно было восстановить силы.
Ночью их мучили кошмары о том, что они так и не найдут Сыра. И все равно Ох и Ах продолжали приходить в сырную кладовую, и проводили там целые дни в ожидании.
Однажды Ох сказал:
-Если мы просто сильнее постараемся, увидим, что ничего страшного нет.
Сыр, возможно, где-то рядом. Может быть, его просто спрятали за стеной.
На следующий день Ох и Ах вернулись с инструментами. Ох держал долото, а Ах колотил по нему молотком до тех пор, пока в стене сырной кладовой С не появилась дырка. Коротышки заглянули в нее, но Сыра там не обнаружили.
Они были разочарованы, но все еще верили, что смогут решить проблему. Назавтра пришли пораньше, задержались подольше и постарались побольше. Но в результате получили всего лишь большую дырку в стене. Ах начал понимать разницу между просто деятельностью и деятельностью продуктивной.
-А может, - предположил Ох, - нужно просто посидеть здесь и подождать? Рано или поздно нам должны вернуть Сыр.
Ах был рад в это поверить. И так день за днем они шли домой отдыхать и уныло возвращались в сырную кладовую С. Но Сыр там так и не появился.
К этому времени коротышки изрядно ослабели из-за голода и стрессов. Аху надоело просто ждать улучшения ситуации. Он начал понимать, что чем дольше они будут сидеть сложа руки, тем будет хуже. Ах понял, что они тратят отпущенное им время.
Наконец в один из дней Ах рассмеялся над самим собой.
-Ах, Ах, полюбуйся на себя! Делаешь изо дня в день одно и то же и удивляешься, что ничего не меняется к лучшему. Если б я и так не выглядел очень глупо, можно было бы смеяться над этим еще. Аха вовсе не приводила в восторг идея отправиться в лабиринт, потому что он понимал: там вполне можно заблудиться, и не был уверен, есть ли там вообще еще какой-нибудь Сыр. Но он не мог не посмеяться над собственной глупостью, увидев, во что превратил его страх.
Он спросил у Оха:
-Куда мы подевали свои спортивные костюмы и кроссовки?
Найти их оказалось не так-то просто, потому что они забросили все свое снаряжение подальше, когда нашли Сыр в сырной кладовой С, полагая, что оно им больше никогда не понадобится.
Когда Ох увидел, что друг облачается в спортивный костюм, он спросил:
-Неужели ты и на самом деле решил отправиться в лабиринт? Почему не хочешь просто подождать здесь со мной, пока нам не вернут Сыр?
-Потому что этого просто не произойдет, - ответил Ах - Раньше я не хотел этого понимать, но теперь вижу, что мы никогда не получим Старый Сыр обратно. Это был Вчерашний Сыр. И пора уже искать Новый Сыр.
Но Ох не сдавался:
-А если там, в лабиринте, больше нет никакого Сыра? А если и есть, что, если ты его не найдешь?
-Не знаю, - ответил Ах. Он задавал себе эти вопросы уже много раз и начал ощущать, как страх снова сковывает его по рукам и ногам. Затем он подумал об открытии Нового Сыра, обо всем хорошем, что за этим последует, и ощутил прилив отваги.
-Иногда, - сказал Ах, - обстоятельства меняются, и никогда не становятся прежними. Похоже, наступили именно такие времена, Ох. Это жизнь! Жизнь не стоит на месте, и мы должны поспевать за нею.
Ах смотрел на своего изможденного компаньона и старался достучаться до его разума, но страх Оха уже превратился в гнев, и он ничего не желал слушать. Ах не хотел обидеть своего друга, но не мог удержаться от смеха — до того глупыми они оба ему показались!
Готовясь выйти в лабиринт, Ах почувствовал, как жизнь возвращается в его жилы, он уже обрел способность смеяться над собой и не боялся тронуться в путь. Ах объявил:
-Пришло время лабиринта!
Но Ох даже не улыбнулся и ничего не ответил. Ах поднял острый камешек и нацарапал на стене важную мысль для того, чтобы и Ох мог над ней подумать. И даже нарисовал вокруг надписи сыр, надеясь поднять Оху настроение, чтобы тот встряхнулся и отправился за Новым Сыром. Но Ох и не посмотрел на нее.
А надпись гласила:
НЕ ЖЕЛАЯ МЕНЯТЬСЯ - ТЫ УГАСАЕШЬ
Затем Ах высунул голову за дверь и с тревогой стал вглядываться в лабиринт. И подумал: как это его угораздило вести себя так бессырно, что он смог попасть в столь бессырную ситуацию! Ах понимал, что в лабиринте может не оказаться никакого Сыра, что он может и не найти его. Эта тревожная мысль лишала сил коротышку.
Ах улыбнулся. Он понимал, что Ох думает только об одном: "Где мой Сыр?" Но Ах начал размышлять уже совсем о другом: "А почему бы не встать и не пойти поскорее за своим Сыром?" Ступив в лабиринт, Ах оглянулся на покинутое место и ощутил его тепло. Он почувствовал, как его буквально тянет назад, - пусть даже там уже давно нет Сыра. Ахом овладели тревоги и сомнения: а так ли уж хочется ему отправляться в лабиринт?
У себя над головой он сделал еще одну надпись на стене и некоторое время смотрел на нее:
ЧТОБ ТЫ СДЕЛАЛ, ЕСЛИ БЫ НЕ БОЯЛСЯ?
Ах подумал над этим. Он понимал, что иногда опасения могут быть и полезны. Если вы боитесь, что ситуация может ухудшиться, если сидеть сложа руки, эти опасения подтолкнут вас к действиям. Но нет ничего хорошего в том, что страх сковывает вас по рукам и ногам. Ах посмотрел направо, в ту часть лабиринта, где он никогда не был, и опять почувствовал страх.
А затем глубоко вздохнул, повернул направо и медленной трусцой отправился в неизвестность. Пытаясь отыскать свой путь, Ах поначалу переживал, что слишком засиделся в сырной кладовой С. У него уже давно не было во рту ни крошки Сыра, и он заметно ослабел. Ах видел, что ему гораздо труднее пробираться по лабиринту, чем раньше. Он решил, что, если подобный шанс представится в будущем, он постарается поскорее приспособиться к переменам. Это облегчит жизнь. А пока Ах слабо улыбнулся и мысленно произнес: "Лучше поздно, чем никогда".
В течение нескольких последующих дней Аху удавалось иногда находить понемногу Сыра, но хватало его совсем ненадолго. Он рассчитывал найти кусок побольше, чтобы вернуться с ним к :бип: вдохновить того на выход в лабиринт.
Уверенности у Аха поубавилось. Пришлось признать, что он с трудом ориентируется в лабиринте. Со времени их последних вылазок многое вокруг изменилось. Думая, что направляется вперед, Ах плутал в коридорах. Продвижение шло по принципу "два шага вперед, один назад".
Приходилось непросто, но он все-таки решил, что возвращение в лабиринт и охота за Сыром были вовсе не так страшны, как он рисовал их себе в воображении.
Одно время Ах даже начал переживать: уж не переоценил ли он свои возможности, рассчитывая отыскать новый Сыр. Ах стал беспокоиться, что откусил гораздо больше, чем был в состоянии прожевать. Но тут же рассмеялся, потому что жевать - то ему было как раз и нечего!
Всякий раз, когда начинали одолевать тревоги, Ах напоминал себе, как бездарно он убивал время раньше, и что его нынешнее положение, каким бы тревожным оно ни было, гораздо приятнее пассивного ожидания на пустом месте. Ведь он контролировал ситуацию, а не покорно плыл по течению.
Затем он напомнил себе, что если Нюх и Шмыг нашли выход из сложившегося положения, то он и подавно сможет! Позже, мысленно оглядываясь в прошлое, Ах понял, что Сыр в сырной кладовой С не исчез за одну ночь, как он раньше полагал. Запасы Сыра там, в конце концов, начали понемногу истощаться, к тому же сам Сыр начал стареть. Вкус у него был уже не тот! Возможно, Старый Сыр стал уже покрываться плесенью, хотя Ах этого и не замечал.
Ему пришлось признать, что при желании он вполне мог бы предугадать случившееся. Но такого желания у него не оказалось. Ах теперь понял, что перемены могли бы и не стать для него полной неожиданностью, если б он наблюдал за происходящим и предвидел грядущие перемены. Возможно, именно так вели себя Нюх и Шмыг.
Он остановился передохнуть и написал на стене лабиринта:
ЧАЩЕ ПРИНЮХИВАЙСЯ К СЫРУ, И ТЫ УЗНАЕШЬ, КОГДА ОН НАЧНЕТ СТАРЕТЬ
Через некоторое время, после довольно долгих бесплодных поисков Сыра, Ах набрел на огромную сырную кладовую, которая выглядела весьма многообещающе. Однако внутри нее Аха ждало глубокое разочарование - кладовая была пуста!--По-моему, ощущение пустоты посещает меня слишком часто, - подумал Ах.
Он был уже близок к тому, чтобы сдаться. Силы оставляли Аха. Он уже не ориентировался в этой части лабиринта и боялся, что может не выжить. Ах начал подумывать повернуть назад, к сырной кладовой С. По крайней мере, там он может встретить Оха и не будет страдать от одиночества. А затем Ах еще раз задал себе вопрос: "Что бы я сделал, если б не боялся?" Страх посещал его гораздо чаще, чем он готов был признаться даже самому себе. Ах не всегда осознавал, чего боится, но, понимая, как он ослаб, знал, что ему страшно идти одному.
Подспудные страхи поворачивали Аха назад помимо его воли. Ах подумал об Охе - решился ли тот покинуть кладовую либо продолжает сидеть там, оцепенев от страха. Затем Ах вспомнил те моменты, когда ему было лучше всего в лабиринте - тогда, когда он шел вперед.
Он стал писать на стене, понимая, что оставляет памятку и для себя, и, как он надеялся, для следующего за ним приятеля Оха:
ТОЛЬКО ДВИГАЯСЬ В НОВОМ НАПРАВЛЕНИИ, ТЫ СМОЖЕШЬ НАЙТИ НОВЫЙ СЫР!
Ах заглянул в темный коридор и опять почувствовал страх. Что ждет его впереди? Снова пустота? Или, еще хуже, неведомые опасности? Он начал воображать все мыслимые напасти, которые могут на него обрушиться. И чуть не запугал себя до смерти. А затем рассмеялся над собой. Он понял, что, уступая страхам, делает себе только хуже.
Поэтому Ах выбрал то, что бы он сделал, если б не боялся, - двинулся в новом направлении. Едва возобновив свой бег по темному коридору, Ах начал улыбаться. Он еще не все понимал, но знал, что помогло его духу воспрянуть. Это то, что он ринулся вперед, даже не ведая точно, что его ждет.

"Мне было пять, когда я научилась звонить маме. 
Для этого я опасливо кралась в прихожую, к телефону, и набирала цифры, указанные в бабушкиной записной книжке, напротив маминого имени: "Нина, Москва, домашний". 
Мой указательный пальчик нырял в нужные кружочки цифр, и накручивал телефонный диск. 
- Алло!!! Алло!! - разрывал нытье гудков мамин встревоженный голос. 
Там, в Москве, она слышала короткие трели междугороднего звонка и понимала: что-то случилось. 
Бабушка и дедушка, растившие меня в приморском городе, никогда не звонили просто так. Никогда. 
Так договорились изначально, потому что любой звонок - это деньги, лишних денег ни у кого нет, поэтому, если никто не звонит, значит, все в порядке. 
Мама хватала трубку в панике: 
- Алло! 
- Когда ты меня заберешь? - спрашивала я. 
- Все в порядке? - спрашивала мама. 
- Когда ты меня заберешь? - спрашивала я. 
- Где бабушка? Дедушка? - спрашивала мама. 
- Когда ты меня заберешь? - спрашивала я. 
- Разве тебе плохо с бабушкой и дедушкой? - спрашивала мама. 
Я всегда недоумевала: почему взрослые всегда отвечают не на тот вопрос, который им задают, и чаще всего отвечают вопросами. Ведь на мой вопрос "когда?" ответ должен быть совсем другим. Например, "скоро" или "завтра", или "через неделю". Мама так никогда не отвечала. Никогда. 
Меня постоянно наказывали за эти звонки. Ставили в угол. 
"Ишь ты, миллионерша, - злилась бабушка на меня и добавляла, обращаясь к дедушке. - Ну сделай что-нибудь!" 
Дедушка делал что-нибудь, но это было бесполезно. Он прятал от меня записную книжку, но номер я знала наизусть, он выключал телефонный шнур из розетки, но я быстро нашла, как включить его обратно, он поставил телефон на высокую полку для шапок, но я научилась залезать туда, выстроив лестницу из банкетки и табуретки, он однажды просто спрятал от меня телефон. А я пошла и позвонила маме от соседки тети Нади. 
- Когда ты меня заберешь? - спросила я у мамы. 
А мама вдруг заплакала и сказала: 
- Сил моих больше нет... Заберу на неделе... В сад пойдешь здесь... 
Вечером был скандал. 
Бабушка пила валокордин, дедушка смотрел новости на пределе громкости, я стояла в углу. 
- Довела мать! Довела! - кричала бабушка в мою сторону, перекрикивая голос диктора из телевизора. - Будешь ходить теперь с детский сад, как сирота!!! Вот посмотришь!! 
Все мои друзья во дворе ходили в детский сад, и никто из них не был сиротой. Я не понимала, почему меня всегда пугали детским садом и призывали радоваться, что я живу с бабушкой и дедушкой и в сад не хожу. 
В саду много детей и игрушек, никто оттуда не возвращается несчастным. 
Через неделю за мной из Москвы прилетела мама. Она выглядела растерянной. Сказала непонятное мне слово - "дожала". Я не поняла, хорошее это слово или плохое, я была в дымке счастья. 
Я улетала к маме и папе. Туда, в Москву. Я буду ходить там в детский сад, а вечером мама будет меня забирать и кормить сосиской и зеленым горошком. Я такое видела в кино. А потом мама будет укрывать меня одеялком и рассказывать на ночь сказку. 
Мне не нужны ни сосиски, ни сказки, ни горошек, ни одеялки - мне нужна мама и больше никто. 
В ночь перед отлетом у бабушки случилась истерика. Я слышала, как она била на кухне посуду, кричала "ЗАЧЕЕЕЕМ???" и "КАК МЫ БЕЗ НЕЕ??? КААААК??? Я ЖЕ ЕЕ ВЫНЯНЧИЛААА!!! С РОЖДЕНИЯ!!!", а дедушка и мама ловили бабушкины руки и успокаивали. 
- Успокойся! Успокойся! Никто не умер!!! - кричал дедушка. И это его "Успокойся!" было худшим успокоительным в мире. 
- Мы попробуем, мы просто попробуем, может, ей не понравится в саду, - бормотала мама. 
Я смотрела в потолок и думала о том, что если мне не понравится в саду, об этом никто не узнает. Я хочу жить с мамой. Хочу и буду. 
Мы с мамой улетели в Москву в августе 1987 года. 
В сентябре я пошла в московский детский сад около дома. Мне было почти шесть (в ноябре день рождения), я пошла в подготовительную группу. 
Моя первая воспитательница отличалась строгостью, которая превращалась в грубость в отсутствии родителей. В группе было 26 детей, я пришла 27-ой, чем вызвала возмущение воспитателя. Мол, и так перебор, а тут пихают и пихают. 
Мы, дети, все ее боялись. Утром многие плакали, висли на родителях. Родители силой отдирали от себя детские ладошки. 
Я никогда не плакала, даже когда очень хотелось. Я понимала, что на кону - жизнь с мамой и ее поцелуй перед сном. 
Каждый вечер мама звонила бабушке и заставляла меня поговорить с ней. По факту я слушала, как бабушка плачет в трубку. Из-за меня. Я слушала, как бабушка всхрипывает в трубку и смотрела на маму в поисках сочувствия. Но мама качала головой, всем своим видом показывая, что эту кашу заварила я. 
Вместо одеяла меня накрывали ответственностью, вместо сказки рассказывали о том, что надо ценить родных и близких. Вероятно, подразумевалось, что я - не ценю. 
В саду было мучительно. Я не умела играть с другими детьми, умела только заниматься, как с бабушкой. На занятиях я была выскочкой, всегда тянула руку. 
- Какое это животное? - спрашивал воспитательница,, показывая группе картинку лося. 
- Олень? 
- Коза? 
- Носорог? 
Дети не знали, а я знала. 
- Лось! - отвечала я. 
Воспитательница кивала, но поджимала губы. Словно была не рада. Она не могла мне простить, что я - двадцать седьмая. 
На обед был суп. В супе плавал вареный лук. Я ненавижу лук. Бабушка очень вкусно готовила всегда, и знала мою нелюбовь к луку. А тут, в саду, всем плевать, что я люблю и не люблю. 
Я аккуратно выпивала бульон , сцеживая его в ложку по краям, а жижу оставляла в тарелке. 
Воспитательница зачерпывала ложку жижи, сверху распластался лук. 
- Открывай рот, - говорила она. 
Я тяжело дышала, умоляюще смотрела на нее, качала головой. Только не это. 
- Открывай! 
- Я наелась. 
- ОТКРЫВАЙ!!! Я КОМУ СКАЗАЛА?!! 
Я покорно открывала рот, и мне туда заливали ненавистную луковую жижу, и задраивали рот слюнявчиком. 
- Жуй. Жуй. ЖУЙ, Я СКАЗАЛА!!! 
Я жевала, преодолевая рвотный рефлекс. Проглатывала. 
Потом меня отчаянно рвало в группе... 
Воспитательница звонила маме. 
- Не надо, не надо маме, - умоляла я.- Я больше так не буду. Не надо дергать ее с работы... 
- Надо! 
Мама приходила дерганная, забирала меня порывисто, нервно. 
- Ты не выглядишь больной, - говорила она мне. И я чувствовала свою вину, что я - не больна. 
Мне хотелось рассказать про лук, и про злую воспитательницу, и про все, но в пять лет слова "несправедливость" еще не было в моем лексиконе. Я не могла сформулировать свои мысли, и просто плакала, тихо поскуливая. 
- Хватит реветь, - злилась мама. 
Я с собой в сад брала любимую игрушку - деревянного клоуна. Мне его подарил папа. В группу со своими игрушками было нельзя, приходилось оставлять клоуна в шкафчике. Однажды я взяла его с собой на прогулку. 
- Нельзя брать с собой игрушки на улицу! - грозно сказала воспитательница. 
- Я не знала, я думала, в группу нельзя, - пролепетала я, и попыталась запихнуть клоуна в карман курточки. Но промахнулась. Клоун упал в лужу. Я его подняла, снова попыталась спрятать в карман, а он снова выпал. 
Воспитательница подняла моего клоуна и... снова бросила в лужу. 
Я наклонилась, подняла, она выхватила его и снова бросила. Я снова подняла. Она снова выхватила и снова бросила. 
Я не поняла этой игры. Мне хотелось плакать. Вокруг стояли дети из нашей группы. Хулиган Петька смеялся. А тихоня Антон плакал. Все дети разные. 
Мой клоун лежал в луже. Я не понимала, зачем поднимать его, если его снова бросят. 
- Руки-крюки, - сказала мне воспитательница, наклонилась и забрала моего клоуна. Сказала, что пожалуется маме на мое поведение и отдаст игрушку только маме. 
- Я не знала, что нельзя,- крикнула я, чуть не плача, в спину воспитательницы. - Я больше так не буду. 
Вечером мама отдала мне клоуна и спросила устало: 
- Почему я каждый вечер должна выслушивать жалобы на тебя? Неужели так сложно просто слушаться воспитателя? 
Я не знала, как ответить. Ответ получался какой-то очень длинный, я не могла его сформулировать. 
- Я больше так не буду, - сказала я, привычно растворяясь в чувстве вины. 
- Меня уволят с работы. Мне постоянно жалуются на тебя, звонят из сада. Мне приходится отпрашиваться. Меня уволят, Оля, и нам нечего будет есть. 
Я молчу. Я совсем не знаю, что говорить. 
Мне казалось, что жить с мамой - это счастье, но пока это совсем не выглядело счастьем. Даже наоборот. 
Никаких сказок, горошков, одеялок. 
Только рвота, злость и клоуны в лужах... 
Во время тихого часа в саду полагалось спать или лежать с закрытыми глазами. Я послушно лежала, не спала. 
Рядом со мной на своей кровати лежал хулиган и задира Петька, который все время подкалывал другого моего соседа - тихоню Антошку. 
Антошка спал со специальной пеленкой, у него не получалось контролировать свою физиологию. Это было неизменным поводом для шуток Петьки. Вот и в тот день он довел Антошку до слез, потому что, дождавшись, когда воспитатель выйдет, на всю группу громко прошептал: "Антошка - коричневые трусы!! Антошка - какашка". Другие дети смеялись. Антошка лежал рядом и горько плакал. И я плакала от обиды за него. 
- Хватит!!! Хватит!!! Хватит!!! - не выдержала я, крикнула в Петьку зло, что есть силы. 
Мой голос раздался в полной тишине, отскочил от стен. 
- САВЕЛЬЕВА, ВСТАТЬ! 
Воспитательница нависла надо мной огромной скалой. Я сползла с кроватки. Она схватила меня за плечо и поволокла на выход. Завела в туалет и поставила в угол. 
- Постой и подумай о том, как орать в тихий час на всю группу!! А я пойду матери позвоню... 
- Не надо, - заплакала я. - Пожалуйста, не надо... Пожалуйста, я больше так не буду, никогда не буду, не звоните маме... 
- Я ушла звонить, - сказала она и вышла из туалета. 
Я стояла в углу, босиком на холодном полу, в клечатой, сшитой мне бабушкой, пижамке и горько плакала... 
Мама забрала меня пораньше. Ничего не сказала, смотрела с осуждением. Это было самое страшное - молчаливое осуждение. Отчуждение. 
Я в тот день легла спать пораньше, потому что настроения играть не было никакого. К полуночи выяснилось, что я вся горю. Вызвали врача. Ангина. Маме пришлось взять больничный по уходу за ребенком. 
Спустя неделю, когда я немного поправилась, мама позвала меня обедать. Она приготовила вкусные котлеты и пюре. И даже торт купила, кажется, не помню. 
Я поела и сказала: "спасибо!" 
Как здорово жить с мамой! 
И тут вдруг... мама стала метаться по кухне, сжимать волосы кулаками. Потом села напротив меня и сказала: "Ты должна меня понять. Так всем будет лучше. Я взяла билет... Обратно. Тебе не придется ходить в сад. Ты полетишь к любимым бабушке и дедушке. А уже потом, когда в школу... Тут осталось-то..." 
Я не смотрела на маму. Смотрела на клоуна. Он был чумазый, с обломанной ногой, но все равно улыбался... Несломленный клоун. 
Через два дня я вернулась к бабушке и дедушке. Мама пояснила им, что я совсем несадовский ребенок, и саботировала походы в сад. Каждый день устраивала скандалы. 
- Надо же, какой характер, - удивился дедушка. - А на первый взгляд тихоня... 
- Сама не знает чего хочет, - ворчала бабушка. - Вот посмотрела, что такое сад, хоть будет ценить теперь... 
- Ну ничего, в школу тогда уж заберу, а пока годик пусть... - говорит мама. 
У нее ночной обратный рейс. 
На дворе - октябрь. Ветренный, нервный, злой. Как же мама долетит в такую погоду в свою Москву? Мне хочется ее проводить, но я проваливаюсь в сон. 
Мне снится вареный лук. 
Я просыпаюсь и меня тошнит. 
Бабушка , спотыкаясь спросонья, несет на мой зов тазик, и воды, и компресс... 
- А мама улетела? - спрашиваю я и меня так отчаянно выворачивает, что бабушка напуганно распахивает форточку, хотя обычно боится сквозняков. 
А потом, когда меня уже не рвет, а из меня уже идет только вода, бабушка гладит меня по волосам, прижимая к себе, а я плачу, какими-то совсем глупыми детскими слезами, которые не могу сформулировать. 
- Ну не плачь, ну всё, сейчас станет полегче, - говорит бабушка и, кивая на тазик, велит дедушке. - Вынеси... 
Они оба дежурят у моей кроватки, гладят, накрывают одеялком, успокаивают. Они меня очень любят. 
И я их люблю. И маму люблю. 
Я только лук вареный не люблю. И когда обижают. 
И я согреваюсь в их руках и говорю им, взволнованным: 
- Не бойся, бабушка, я не заболела. Не бойся, дедушка, я больше не буду звонить маме в Москву... 
Я больше и не звонила. Ведь ничего не случилось. И даже когда мама забыла забрать меня через год, чтобы я пошла в школу в Москве, я тоже не звонила. Ничего же не случилось. Ничего. Заберешь когда сможешь. Как-нибудь потом. 
Мама звонила сама. Узнать, как дела. И я бежала на короткую прерывистую трель междугороднего звонка и хватала трубку. 
Алло! Алло! У меня все отлично, мам! 
Я твой маленький несломленный клоун... 

*** 
Я откликаюсь на этот текст Ольги Савельевой своим детским опытом. 
Невозможностью рассказать все маме... из своих детских соображений ни маме, ни папе говорить нельзя... 
А так хочется крикнуть:" Ты даже не представляешь, как мне плохо было там! Что они делали со мной и с другими!" Ну нужно молчать. Нельзя тревожить маму. 

Был момент, когда моя свекровь сказала моей жалующееся на что-то пятилетней дочери: " Ты должна маму беречь. Маме и так тяжело." 
Я была в шоке. "Кому мне? Мне тяжело? Почему?" У меня была прекрасная высокооплачиваемая работа со свободным графиком, я жила спокойно и в свое удовольствие. Я точно не хотела оберегать себя от детских слез. Но эта советская закалка... "Маме и так тяжело. Ты должна ее беречь"... 

Иногда приходится слышать: «Подумаешь, что в детстве было, все кого-то дразнят», «Дети есть дети», «Всегда кого-то обижают, это нормально». Сейчас появляются исследования, доказывающие, что последствия травли в детстве могут быть даже более серьезными, чем последствия жестокого обращения в семье. 

На психотерапевтических тренингах есть группа упражнений, когда людей просят вспомнить какие-то фразы, которые до сих пор причиняют им боль. В классическом психологическом подходе ожидается, что все эти фразы — из семьи. Что в детстве мама говорила «У тебя руки-крюки» или папа говорил «Ты не мужик, а тряпка», и это будет всю жизнь причинять вам боль. Но по своему опыту могу сказать, что чуть ли в половине случаев эти ядовитые фразы оказываются вовсе не родительскими, а либо педагогов, либо сверстников. 

Последствиями травли могут быть сниженная самооценка, тревожные расстройства, социофобия, посттравматические состояния, психосоматические расстройства, суицидальные мысли. И то, с чем мы всё чаще имеем дело: агрессия жертвы, доведенной до отчаяния. Вспышка ярости или холодная спланированная акция. 

Немного о терминах. Русское слово «травля» всем понятно. «Буллинг» — это примерно то же самое, но по-английски. «Моббинг» чаще используют для ситуаций на работе. Например, когда начальник систематически изводит подчиненного. 

Сейчас слово «травля» начинает размываться. Я недавно была в школе, где рассказывала про травлю, ко мне подходит учительница и говорит: «Да, это сейчас такая проблема. Вот и Ольгу Бузову тоже травят!». Но все-таки мы не называем травлей любые негативные высказывания. Травля — это ситуация насилия. Это спланированное групповое действие, которое предусматривает причинение ущерба. 

Часто бывает, что любую детскую агрессию называют травлей. Это путь, по которому пошли в некоторых европейских школах, где принимают протоколы нулевой толерантности к агрессии и насилию. И если один ребенок другого толкнет, то сразу начинается кипеж с вызовом родителей и исключением из школы. Это плохая идея. Исследования показывают, что запрет на агрессию не снижает уровень буллинга, а, наоборот, повышает. При желании можно прилично затравить, не трогая руками. 

Кто в группе в состоянии прекратить травлю и почему жертва ничего не может сделать 

Типичная ошибка взрослых — считать травлю проблемой жертвы. Что я слышала: «ну он такой» и «он не умеет общаться с детьми». Всё это не имеет отношения к действительности. Жертвой оказываются совершенно разные люди. Дети могут говорить: «Мы его травим, потому что он толстый», «потому что он в очках» или «смешно говорит». На самом деле дети травят его, потому что хотят травить. А уж объяснение найдется. 

Если вы интересуетесь темой травли, посмотрите мультик «Гадкий утенок» Гарри Бардина. Он довольно необычный, там очень короткая часть про лебедей, но очень долгая и подробная про курятник. В этом мультике убедительно показано, как утенок последовательно использует все стратегии жертвы для того, чтобы понравиться группе. Старается быть полезным, быть как все, быть смешным и забавным — он всё перепробовал. Но ни одна из этих стратегий никакого результата не дает. 

Травля — это не проблема отношений между личностями. Это болезнь группы. Возьмите самых чудесных детей, создайте неблагоприятные условия — и они начнут травить друг друга жесточайшим образом. Что, собственно, описано в знаменитой книге «Повелитель мух». И наоборот: возьмите уже травивших кого-то детей, создайте для них другие условия — и они перестанут это делать. Бывает, что ребенка травят, а потом в середине второго класса приходит другая учительница, и почему-то всё прекращается. Хотя она не проводит никаких антибуллинговых мероприятий. Как это? Ведь дети не изменились. Просто пришел другой взрослый, который задал другие правила игры. 

Я очень сочувствую школьным психологам. У нас чуть что — сразу: кто должен работать с травлей? Школьные психологи. Они назначены ответственными за это. Кто должен предотвратить насилие? Школьный психолог. Открою вам страшную тайну: школьный психолог не может победить травлю. Даже если он расшибется в лепешку. С групповым процессом может работать только тот, кто руководит группой. Классный руководитель, педагог. 

Что общего у школы с тюрьмой и почему в кружках по интересам детей не травят 

Люди умеют объединяться в группы и действовать согласованно, распределяя роли в борьбе за ресурсы. Это наше видовое преимущество. Объединившись, наши предки получали еду и возможность спасаться от хищников. Группа, которая дает участнику больше, чем он имеет в одиночку, это функциональная группа «здорового человека». Группа «курильщика» — та, которая забирает больше, чем дает. 

В таких группах, как школа, лагерь, тюрьма, люди объединяются не потому, что они так решили, а насильственно. Пока что не описаны случаи травли в кружках по интересам, где дети, например, вместе ставят спектакль. Дисфункциональность с большей вероятностью возникает там, где запрещен выход. 

У школьного класса нет никакой общей цели: каждый сам учится, сам сдает контрольную, кто-то просто ждет, когда это всё кончится. И часто нет никого, кто бы за эту группу отвечал как лидер. К сожалению, наших педагогов обычно не учат работать с группой. А дети сами с групповой динамикой не справляются. 

Часто инициатором травли, особенно в начальной школе, является сам педагог. Причем иногда он этого не осознает. Просто какой-то ребенок ему не нравится: медленно читает или слишком громко разговаривает. Учительница, даже не понимая, что она делает, дает детям понять, что этот ребенок у нас «паршивая овца» и без него группе было бы лучше. 

Если жертва по каким-то причинам ушла из класса, очень быстро на это место назначается кто-то другой. Потому что группа больше не может без этого, ведь приятно самоутверждаться за счет другого. Я наблюдала случай, когда на место жертвы встала девочка, которая была довольно популярна. Просто группе надо было кого-то жрать. 

Почему нельзя жалеть жертву и что еще заставляет агрессора травить сильнее 

В одной из школ на вопрос «Что вы пытались делать?» учительница рассказала: «Ну я разговаривала, спрашивала ребят, чем он вас раздражает». Это очень плохой вариант. Чем он вас раздражает — это неважно. Травля является эмоциональным насилием, это всегда ситуация прилипших ролей, когда чье-то право на безопасное пребывание в группе нарушено. Человек может вас раздражать, вы можете его не любить, но вы не имеете права его травить. 

Часто добрые учительницы начинают говорить детям: «Посмотрите, какой хороший мальчик, посмотрите, как он на скрипочке играет». Другая неудачная стратегия — призвать к жалости: «Как вам не стыдно, вы знаете, как ему плохо? Он плачет, ему обидно». Фактически идет укрепление роли жертвы. Если мы будем это прокачивать, то роль еще больше привяжется. 

Дети не хотят ничего рассказывать взрослым, и я понимаю почему. Ну скажет он, а ему ответят: «Не ябедничай, разбирайся сам» или пойдут поругают детей, которые его обижают, или скажут родителям: «Сводите его к психологу, пусть он научится с детьми отношения выстраивать». От всего этого станет только хуже. 

Жертва сама мало что может сделать. Хотя детские фильмы и книжки очень сильно эксплуатируют фантастический сюжет про то, как ребенок, которого травили, обретает волшебные свойства, попадает в сказку или совершает подвиг, и все говорят: «Вау, он, оказывается, не какой-то задохлик!». Это сказочка-утешалочка — если честно, в жизни так не бывает. Дети часто мечтают, что, например, появятся на обложке журнала, и все захотят с ними дружить. Но если ребенок, которого травят, и правда появится на обложке журнала, скорее всего, ему вообще будет в класс не войти. 

Вспоминаю, как еще в школе одна девица рассказывала с большим смаком, как они в пионерском лагере, где были дети номенклатуры, травили Яну Поплавскую, которой туда дали путевку за то, что она сыграла в «Красной Шапочке». Как вы понимаете, от того, что кто-то «звезда», никак не защитить. Более того, это может быть мощным провоцирующим импульсом. 

Какую роль играют свидетели травли и что руководит их поведением 

Основные мишени работы с травлей — свидетели и агрессоры. Нужно проговаривать: то, что происходит, это насилие и неприемлемо. И дальше говорить об этом как о болезни группы: это не у Пети проблема, а у целого класса. Иногда достаточно назвать вещи своими именами — особенно, если дети уважают учителя. Например, дети отняли у кого-то шапку и перекидываются ей. Вы спрашиваете: «Что происходит?». Они отвечают: «Мы играем». Вы говорите: «Это не игра. Когда люди играют, то всем весело. А как ты думаешь, Пете было весело, когда вы кидали его шапку?». 

Моя коллега рассказывала историю об учительнице, которая потратила пять минут, чтобы решить проблему зарождающегося буллинга. В класс пришел полный мальчик, его начали обзывать. Учительница — сама дама в теле. Она встала и сказала: «Дети, вы правда хотите обсудить проблему лишнего веса?». И все шутки прекратились. 

Большинство детей понимают: то, что происходит, плохо. Но ребенок думает: если не буду участвовать в травле, то есть шанс, что сам попаду на место жертвы; поэтому в моих интересах делать так, чтобы место было занято. Это решение принимается неосознанно. 

Жертва при этом часто уверена, что все хотят, чтобы ее не было. Отсюда суицидальные попытки. Хотя на самом деле все хотят, чтобы жертва была и никуда не делась с этого места. 

Почему учителя не умеют работать с группой и как на степень травли влияет престижность школы 

Основная проблема в школах состоит в том, что они не признают эту проблему как свою. Начинаются разговоры про «так все сейчас воспитывают» и «у нас агрессия в обществе». Агрессия в обществе, может, и влияет на травлю в школах, но какой смысл говорить об этом? 

Если школа ради своего удобства разделила детей на насильственные группы без права выхода и учебный процесс устроен так, что у детей нет общей цели, то нужно удерживать правила и следить за атмосферой в классе. К сожалению, в педагогических вузах об этом не говорят. Учителя не осознают, что не умеют работать с группой, и перекладывают ответственность на детей, родителей и общество. 

Недавно в Калужской области провели исследование о факторах, провоцирующих буллинг, и корреляций не так много. Чем престижнее школа, тем больше буллинга; в деревенских школах травли меньше, чем в городских. Размер класса, количество дипломов у учителя никак не влияет. Фактор, который совпал и в России, и на Западе, — атмосфера в школьном коллективе. Где с этим лучше, там меньше буллинга. 

Также в наших исследованиях есть прямая корреляция с размером школ. В Москве недавно школы объединили в эти чудовищные холдинги, где директор не знает в лицо и по имени не только детей, но и педагогов, и ситуация с буллингом сильно ухудшилась. Учителя, которые давно работают, жалуются, что так плохо не было никогда. Может быть, это, конечно, эффект диагностики и просто раньше на это не обращали внимания. 

По очень оптимистичным скандинавским оценкам, в ситуации жертв буллинга находятся 10–15 % детей. Если применить эту оценку к России, то это значит, что у нас миллион детей ежедневно идут в школу как на казнь. И, скорее всего, их больше. Можно сколько угодно говорить, что нет проблемы. До тех пор, пока не случится что-нибудь ужасное, и тогда проблемы будут у всех. 

Людмила Петрановская, расшифровка лекции от 27.03.18
Текст не является дословной расшифровкой лекции.