Конкурс прозы "Свобода". Голосование до 26 сентября.

Песнь о свободе

Фрэнк Моррисон, стараясь унять предательскую дрожь в руках, заливал "Герментом" прореху в "Арморе".

"Последний тюбик. Ошибусь — сидеть пару месяцев на одних сухарях", — думал он, стараясь в мерцании свечей лить "Гермент" максимально экономно.

Вдруг по лестнице, ведущей в каморку Фрэнка, горохом защёлкали шаги. Секундой позже в дверном проёме показалась вихрастая голова Алекса.

— Деда, дед! Там у ворот какой-то странный дядька! Говорит — только с кара, есть новости из Митте!

Рука Фрэнка дрогнула, и драгоценная капля "Гермента" ушла мимо цели. Но Фрэнку было всё равно — он бросил тюбик, взволнованно подхватил трость и понёсся к выходу из убежища. Алекс вился рядом, треща без умолку.

— Его заметила Сьюзи! Он с арбалетом, в "Арморе". Рюкзак — во: размером с Кассандру, когда та приползает с охоты. Сказал: зови старину Фрэнка. Угощал какой-то штукой, но я не взял, как ты учил! Я пошёл за тобой, а Сьюзи — за Кассандрой, мало ли что!

Постепенно убеждаясь, что на огонёк заглянул не случайный бадас или залётный тредер, а какой-то из давних знакомых, Фрэнк замедлял шаг — нога грозила отплатить за беготню сторицей. Предчувствия его не обманули: в смотровую щель Фрэнк увидел щербатую улыбку Крайслера.

— Фрэнк, старина! Ты обалдеешь от новостей, которые я притащил из Митте! — загромыхал Крайслер, стоило лишь поднять ворота. Он тут же обнял старика своими лапищами, оторвал от земли и захохотал, словно стая кобак. — Рад тебя видеть, старый хрен, совсем не изменился!

— Чёрт, ты мне так ещё и руку сломаешь, — выдохнул из глубины медвежьих объятий Фрэнк.

— И поверь, это будет стоить того, — хохотнул Крайслер, аккуратно ставя приятеля на землю. — В Митте пришёл радиол, сказал: сегодня — трансляция! Помнишь, тредеры год назад послали экспедицию к Арго? Так вот, она вернулась — и с уловом, да ещё каким. Поставят запись, которую определили как "Песнь о свободе"!

— "Песнь"? Вот повезло, будет моя первая! — влезла в разговор Сьюзи, успевшая притащить упирающуюся всеми ногами Кассандру, восемь глаз которой светились явным недовольством.

— А что это? — спросил Алекс.

Крайслер уставился на мальчугана, словно не веря своим ушам.

— Его оставили тут неделю назад, до этого таскали от стойбища к стойбищу. Сам понимаешь — не жизнь это для мальчишки, вот и привели ко мне. Дед, как-никак, — объяснил приятелю Фрэнк. — И да, он не слышал ни одной "Песни", а рассказать про них я не успел. А ты в его возрасте, можно подумать, десятками их на зиму солил — нечего так смотреть!

— Ох, парень, ну и везунчик же ты, — присев, обратился к Алексу Крайслер. — Сейчас растолкую, что да как.

Раньше, давным-давно, люди придумали записывать важные мысли. Ну, чтобы потомки в чёрт-те-каком колене, то бишь мы, могли их послушать и чуточку умнее стать.

Как только не мудрили: и вирт-бумага, и голо-диски, и проекционные матричные установки… Только до нас почти ничего не дошло — не выдержала, сталбыть, вся эта заумь наших условий, да и сломалась, рассыпалась, сгорела — в общем, была, как говорится, да сплыла.

Но редко — поверь мне, уж я пожил на этом свете — дядьки, такие как я, собираются вместе и идут искать записи. Иногда нам — точнее, им — везёт, иногда — нет. Вот сейчас повезло. Фрэнк, у тебя есть "джайзеры"?

— Последняя пачка, — почесав затылок, ответил старик. — А когда трансляция?

— Обещали ближе к закату.

Сьюзи и Алекс почти синхронно повернули головы к начинающему синеть небу.

— Чёрт, опоздаем, — заторопился Крайслер. — Где у тебя тут приёмник? А "джайзеры"?

— Там, где ты их оставил в прошлый раз, — улыбнулся Фрэнк, и группа из четырёх человек и Кассандры поспешила к убежищу.

***

За подготовкой время пролетело незаметно, и вскоре спешно извлечённый из закутка приёмник, в который Крайслер бережно вставил "джайзеры", начал плеваться шумом помех.

— Волна гуляет — будь здоров, — хохотнул Крайслер, вращая своей лапищей колёсико. Наконец за трескотнёй и хрипами раздался голос.

— …аный аппарат, Барни! А, мы уже начали? А, кхм, все, кто слышит — сейчас, сталбыть, "Песнь о свободе" включим. Самую что ни на есть — только из Арго притащили! А пока — слово радиолу!

Раздался звук спешно отодвигаемого стула, затем — скрип чего-то деревянного.

— Кху-кху, извините, уважаемые слушатели, — раздался наконец дребезжащий старческий голос. — Событие действительно уникальное: как радиол, могу сказать, что по результатам первичной расшифровки это действительно песнь, то есть рифмованный ритмичный говор, ранее, кху-кху, бывший весьма популярным, и действительно о свободе — слово встречается неоднократно, что…

— …этого казино, Барни, готово? Да? Ну так подрубай… — вклинился в речь радиола другой голос.

— Мне, кху, подсказывают, что всё готово, — продребезжал радиол. — Послушаем же!

После томительных секунд ожидания из динамика полились странные звуки, сопровождаемые бодрым мужским голосом.

Ваша свобода — и нет невзгодам!
Вперёд и с песней — давайте все вместе!
"Бад*" — это круто, "Бад" — это мощно!
"Бад" — это для тех, кому хочется больше!

Познайте истинный вкус свободы вместе с "Бад". "Бад": свобода там, где нет границ!

После очередной паузы радиол снова начал что-то рассказывать, но в убежище его никто не слушал. Алекс, Сьюзи, Крайслер и Фрэнк наперебой делились впечатлениями.

— Парни в стойбищах сдохнут от зависти, — громыхал Крайслер.

— Не думал, что доживу до ещё одной "Песни", — прослезился Фрэнк.

— Кассандра, понравилось тебе? — тормошила обречённо смотрящую в потолок животину Сьюзи.

— А что такое "Бад"? — спросил Алекс.

К мальчугану повернулись три взъерошенных головы и одна пара глаз Кассандры.

— Не знаю, малой. Не знаю. Но думается мне, что это слово — не менее важное, чем "свобода", — задумчиво ответил Крайслер.

За стенами убежища на равнину Аргир опускалась ночь.



*"Бад", Bud, Budweiser — один из самых популярных сортов пива в США, а также всемирно известная торговая марка.

Ворвалась осень в лето фейерверком оттенков и красок. Яркая, неуловимая, медовая, она наполнила мир лучезарной улыбкой. Я мчался среди домов, горьковатых пряных запахов такой растрепанный, небрежный, мечтательный. Видел, как поцелуй застывший карандашным наброском на листке бумаги упорхнул от незнакомки по тротуару. Видел взгляд, утопающий в кофе, и горький кофе, что с нежностью грел озябшие хрупкие руки. Ворошили ботинки акварельные листья, заставляя их неуклюже кружиться. А я все бежал вдоль полосатых железных ног за запахом исчезающих летних гроз.

Вбежав в открытую дверь подъезда, промчался по клавишам ступенек, а затем вылез в окно и очутился на крыше. Я ветреным днем осторожно гулял босиком по огненно–рыжей черепице, иногда притворяясь флюгером – то замирал, то вертелся, как вздумается. Гулял вдоль и поперек по всему городу, игриво дергал за волосы, увлекал за собой шлейф конфетных фантиков. С шутливой настойчивостью стучал ветками в окна, пока, выглянув, жильцы, не прикроют глаза шторками.

Дома бежали навстречу мне, временами сбивали с ног тупиками и оградами, резали колючей проволокой. В лабиринте улиц разбиваясь о стены, я беспризорным псом гонялся за запахами. А может запахи гнались за мной? Все так же быстро пробегая, я не заметил, как ворвался в новый дом и, поперхнувшись горстью свежей пыли, чихнул и разнес ее на весь район. Затем усталый, тихий, робкий побрел из города я прочь.

Дышалось так хрустально непривычно среди густых ковров лесов. Листва щекотно шелестела кроной, лишь стоило на ушко ей шепнуть. Потом я мчался опьяненный, дикий от бескрайнего простора золотых полей. Трава хрустела под подошвой, а аромат цветов застыл картиной в памяти моей. Затем поддавшись чувству, окрыленный, в порыве яростном летя, среди подсолнухов лучистых я повстречал врага. Со злобным пугалом сражаясь: толкал, хватал, кружил, пучками вырывал солому, лохмотья развевал и задувал, но истукан соломенный стоял. Собрав все силы, в конце концов, одним рывком сорвал с гвоздя гнилую палку, противник, робко скользнув с креста, обмякшим телом погрузился, в обветренные руки не дыша. Легко и осторожно я убаюкивал глупца, кладя его в дрожащую траву.

Я видел в черном лоскуте сияющие бисерные звезды, холодные холмы в муке и бурных рек потоки. На западе жилье людей, в нем запах хлеба, хмеля, сосен. На юге исполинские часовни подпирали свод небес, крича с высот народу об обедне колокольным звоном. Мне радостно крылами, махали стаи птиц, летя навстречу. И были на пути моем дома поселков, хуторков и деревенек, печально росшие в сырой земле. За частоколом кривых изношенных заборов сквозило пустотой. В них тосковал курятник одинокий, спесивых псов не слышен вой. Пока блуждал там, неприкаянным, забытым, казалось, я скриплю зловеще, завываю скорбно, звучу прогнившею доскою и сам пугаюсь звуков аж до дрожи. Но вот опять влечет меня дорога вихрем вверх.

Вот новый город. А мне как прежде задорно по утрам резвиться с дворником сердитым. Своей метлой он всю листву, в сражении с осенью опавшую, сгоняет в ворохи и искоса по сторонам поглядывает. Пока меня слугу спасения не заприметили, я вырываюсь из укрытия и разгоняю пленников. Завидев это, дворник хмурит брови, подобно блюстителям порядка воинственно метлой стучит он по асфальту, пока я удираю без оглядки.

На севере укутала просторы ледяная шаль, перины серых облаков покрыли небо, и воздух стрекозой морозной затрещал. Гуляя там, совсем колючим стал! Сбежал. Гулял среди затейливого склона, затем по каменным уступам вбежал в резные горы и вновь к равнинам опустился. Уже к рассвету я набрел на город. В нем продавали сны за кружку с ароматным кофе. Пошмыгивая, прятали прохожие носы в толстенные шарфы. Пока будили остальные улицы будильником и задували фонари, я побежал к широкой пристани, завидев странствий корабли. Вверху кружили чайки стаями, витал соленый запах вод, я, словно одурманенный, просился юнгою на борт. Мечтою дул в закрытый парусник, раскачивал борта, но на призыв откликнулся лишь рокот волн слегка. Тихонько я играл у берега, подбрасывал песок, затем унесся без сомнения к сиренам синих вод. Кружили тучи неприветливо, зарядами искря, там сложно было отличить ночную тьму от дня. Взбешенный, бесноватый, разъяренный бросался с воем в пенистую пасть. Седлал и укрощал хребтов могучих волны, неумолимо несся с ревом вдаль. Затем уставший, изможденный вернулся к улочкам знакомым и там бродил. По теплой крыше босиком прошелся. Я из последних сил на флюгере кружился, пока совсем не растворился.

Генеральная уборка

Нина растерянно смотрела на дочерей, стоявших с не менее растерянным видом над большой картонной коробкой, которую они вдвоем только что подтащили к входной двери.

Содержимое коробки напоминало пестрого осьминога, столько из нее свисало разноцветных рукавов от кофточек и плащиков – словно щупальца, запутавшиеся в лентах водорослей - шарфиках и поясках.

- А я присматривала в магазине новый шкаф, - пробормотала Нина, как раз углядев в общей груде тот самый льняной свитерок, который… ах… Она наклонилась, потянула свитерок к себе и вместе с ним вытащила растрепанную куклу в мятом голубом платьице и пакет с открытками, немедленно рассыпавшимися по полу.

- Шкаф больше не нужен, - справившись с замешательством, Наташа с решительным видом тряхнула темно-русыми кудрями. - Мы провели генеральную уборку. Сейчас вот это еще на свалку отволочем, и все.
- Могли бы у меня спросить. А то вот так, когда меня нет дома. За моей спиной. Некрасиво, не находите?
- Так ведь спрашивали. Ты обещала разобрать вещи, однако вместо этого надумала поставить нам на голову еще один шкаф, чтобы их туда засунуть. Но у нас и без того тесно! Ты нас, получается, вынудила.

- Не обижайся, мамочка, но мы пришли к выводу, что тебе никогда не хватило бы духу избавиться хотя бы от половины, - примирительным тоном произнесла Лариса. Нина поняла, что девочки между собой обо всем хорошо договорились, и она осталась в одиночестве.
- Ну ладно Наташа, она еще и школу не окончила, - попытавшись вбить клин в их союз, сказала Нина, обращаясь к старшей дочери. – Но ты ведь уже взрослый человек, должна понимать, что так не делается.

Лариса была такая же красивая, как младшая сестра, только не настолько шебутная и более склонная к здравомыслию, что делало ее помощницей матери. Но не в этот раз.

- Значит, надумали поставить меня перед свершившимся фактом. Молодцы, нечего сказать.

- Да здесь нет ничего нужного и ценного, - Наташиному возмущению не было предела. - Бабушкину шаль испортила моль, крепдешин расползается под руками, эти платья давно уже не в моде, а на старых фотографиях часто изображен неизвестно кто, а если известно, так я не хочу думать, что моя прабабушка была именно такая жуткая, как на том ужасном портрете. Лицо белое, а глазами так и сверлит… брр…
- Вы и альбом выбросили, - ахнула Нина.
- Нет, альбом пока оставили, - сказала Лариса, - но выбросить хочется, на самом деле.

- Но это память!
- Слишком много памяти на квадратный метр, - отпарировала Наташа.
- Вот так люди сами лишают себя своих корней, отказываются от наследия.

- Если уж на то пошло, настоящее наследие – это мы и есть, живые и настоящие, - произнесла Лариса, поддерживая взятую линию, – и нам просто надо где-то жить.

- Я не со всем могу согласиться и все еще на вас обижена, но не хочу спорить и ссориться, - вздохнула Нина. – Ладно, признаю, что ваша комната мала для того, чтобы еще больше ее загромождать. Вероятно, не лучшая идея создавать возможности для хранения шалей, съеденных молью. Но есть некоторые вещи, которые я хотела бы сохранить. Вот этот свитер…
- Тоже старый, и никто носить его не будет, и ты не будешь. Ты даже в руки его не брала много лет.

- Я была в нем, когда влюбилась в вашего отца, - в попытке образумить бунтарок Нина решилась на последнее сильнодействующее средство.

Девушки переглянулись.
- Если этот свитер напоминает тебе первое свидание, то и последнее тоже, - явно стараясь говорить как можно мягче, все-таки возразила Лариса. - Разве приятно натыкаться на памятку связи, которая в конце концов распалась. Вы разошлись, мы выросли, жизнь продолжается. Может быть, пора уже…

- Почему ты не хочешь быть свободной, мама! – перебив сестру, вдруг выкрикнула Наташа. Это прозвучало так неожиданно и резко, что удивило и Нину, и Ларису.

- О чем ты, дочка? – спросила Нина недоуменно.

- О свободе. Мы все зависим от разных событий и обстоятельств глобального масштаба, которые никак не можем изменить, порой чувствуя себя словно пылинки в воздушной струе. Но во многих случаях мы свободны, только не сознаем этого и не пользуемся этим.

- Продолжай, - сказала Лариса деловито. – А потом расскажешь, где ты всего этого начиталась. Я, пожалуй, тоже хочу.

- У нас часто есть выбор. Мы можем выбрать свободу пространства, избавившись от ненужных вещей. Мы не обязаны их хранить. И ты это только что признала, мама. Так просто, а уже легче дышится. Мы можем освободиться от того, что раздражает. Вот тебя, Лара, раздражает твоя подружка-сплетница, а ты все продолжаешь с ней общаться. Зачем? И… свобода от прошлого. Потому что в любом случае теперь это только тень. Если там, скажем, были разлуки, печали…

- Сильный человек способен помнить о пережитой боли, - сказала Нина.
- Сильный человек способен забыть. И тогда его небо станет светлее. Страшно подумать, что было бы, если бы люди помнили все катастрофы, эпидемии и войны, которые произошли за историю человечества, продолжая переживать их снова и снова во всех подробностях день за днем. Вместо этого лучше позволить себе свободу смотреть в будущее, с надеждой, а не со страхом, и свободу быть самим собой, чтобы хотя бы изредка делать то, что нравится, что по душе, что приносит радость.

Они все также стояли в коридоре возле входной двери, все трое, над большой картонной коробкой с тряпичным подобием осьминога: Наташа – выпрямившись, с румянцем во всю щеку и разметавшими темно-русыми кудрями, Лариса – призадумавшись, Нина – растерянно прижимая к груди льняное свидетельство былого счастья, от которого ничего не осталось… нет, как же, оно по-прежнему находилось рядом, только перешло в другое качество, воплотившись в двух этих девушек, в свою очередь приступивших к созданию нового мира на месте старого со всей нерастраченной еще энергией молодости.

Нина уронила свитер в коробку.
- В моей комнате две нижние полки стеллажа забиты старыми школьными тетрадями, - сказала она. – Там, кажется, еще мои есть. Когда отнесете эту коробку на свалку, займитесь стеллажом.

Реинкарнация в Параллельном Мире, бросающая вызов всей Поднебесной!

Борьба за финансовую и прочую независимость была на грани того, чтобы потерпеть крах. Василий был близок к тому, чтобы получить первое место по прокрастинации. Вместо работы над проектом он целый день поглощал китайские лайт-новеллы, и в текущее время сил не осталось даже на чтение…

Василий был молодым, но не очень перспективным человеком. В данный момент он в развалку сидел на диване, уставившись в телевизор и сжимая в руке пульт. Не то чтобы ему нравилось смотреть телепередачи, однако прямо сейчас это был единственный доступный вариант деятельности, ведь всеохватывающая лень не позволяла даже переключить канал.

Кажется, шла передача, где обсуждалось возможное будущее человечества или что-то в этом роде. Василий считал, что у человечества, по сути, нет будущего. Вершина человеческой мысли — это созданные им способы эскапизма, вроде новелл, комиксов, игр. Однако последнее время интересного контента не сыскать, все шаблоны уже использованы, потому человечество определенно ожидают стремительное падение и неминуемая деградация.

Тем временем в ток шоу обсуждение шло своим чередом.

— Современный человек пришёл к пониманию, насколько важны права и свободы, однако свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Идея свободного рынка сменилась идеей государственного контроля во имя соблюдения базовых прав, и это определённо сыграло нам на руку.

— Но не значит ли это, что в будущем контроль будет только усиливаться и в итоге маховик истории качнётся в другую сторону?

— Может быть, но это и есть естественный ход эволюции общества. Так или иначе, прогресс даёт множество новых свобод, и, хоть некоторые потерявшие актуальность возможности он и отбирает, это всё же намного лучше, чем если бы мы до сих пор жили в пещерах, не так ли?

Василий перестал слушать эту болтовню, погрузившись в свои мысли. Они действительно считают, что это прогнившее общество является наилучшим вариантом? С трудом выдерживать современный темп жизни лишь ради того, чтобы получить очередную порцию ухода от реальности?

Уж лучше полностью погрузиться в мир фантазий, прямо как в комиксах про реинкарнацию в параллельном мире.

Говорят, что истинное желание каждого человека обязано исполниться.

Но если в этом мире особо ничего не радует, если подлинные желания сердца противоречат физическим законам и правилам социума, то может, будет справедливо, если это желание воплотится в следующей жизни?

***

Может быть, в прямом исполнении желаний и заключается истинная свобода? Во всяком случае, когда наш молодой прокрастинатор, погрузившись в свои мысли, переходил дорогу по пути в ближайший магазин за пивом, его сбила газель.

И, видимо, физические законы оказались не до конца изучены, так или иначе даже небольшой газели хватило для реинкарнации.

В совсем другом мире молодой парень обнаружил себя посреди каменного коридора, лежащим на коленях девушки. Кажется, ему снился странный сон. Но что вообще произошло? И кто он такой? Помнится, его зовут… Василий? Имя казалось знакомым, но столь отдалённым.

— Ли Ян, что с тобой вдруг произошло? — необычайно красивое лицо девушки, склонившееся над ним, было омрачено беспокойством.

Василию явно нравился подобный расклад.

Это знакомо-незнакомое чувство согрело его, и он ответил как бы на автомате.

— Ты же… Сестра Е Линг… Где мы?

— Ты ничего не помнишь? Мы среди девяти учеников выбранных для церемонии восхождения к магии. Что же делать? Этот негодяй, Цзи Фа, обязательно воспользуется этим.

Память двух жизней, Василия и этого мага-ученика по имени Ли Ян, сливалась воедино. Его мечта исполнилась, он переродился в теле этого паренька. Воспоминания предыдущего носителя сего тела были всё ещё смутными, но Василий понимал, что сейчас его ждёт инициация в маги — первый серьёзный шаг на пути захватывающих приключений. Мир магии на китайский лад приветствует его. Адаптация к новой реальности происходила на удивление быстро.

— Со мной уже всё в порядке, пойдём!

Василий взял девушку за правую руку, чем немного смутил её, и повёл ко входу в церемониальный зал.

Там на каменных стульях располагались старейшины, и в магической диаграмме по кругу в позе лотоса уже сидело семь учеников. Напротив входа он увидел своего главного противника в этой секте духовных практиков, молодого мастера Цзи Фа.

Увидев, что Василий держит за руку Е Линг, явно имеющий на неё виды Цзи Фа вскипел:

— Безродный выскочка, сегодняшняя церемония расставит всё по своим местам.

— Вот именно, так что побереги свои слова до того момента, когда увидишь разницу между нами!

Василий презрительно улыбнулся.

Вот он — тот самый момент! Настоящая жизнь. Прикосновение к нежной коже девушки, почтенные старцы, что заседали в зале, убийственное намерение со стороны его заклятого врага — всё здесь казалось гораздо более насыщенным, полноценным, чем в прошлой жизни. Было ли это потому, что тело и разум уже подготовлены к поглощению магической силы, или же потому, что он оказался в мире своей мечты… Так или иначе, это было именно то, что он заслуживал — личная свобода!

Ответственный за испытание старейшина сурово произнёс:

— Достаточно! Прекратите ничтожные ссоры, это самый ответственный момент в вашей жизни. Вы двое и так уже опоздали. Займите места!

Василий и Е Линг заняли два свободных мета у входа в круг как раз напротив Цзи Фа.

Тот сверлил юношу взглядом.

Покопавшись в воспоминаниях предыдущего носителя тела, Василий понял, что, скорее всего, этому молодому мастеру Цзи Фа он и должен быть благодарен за своё перерождение. Всё произошло из-за наивности парня, чьё тело он позаимствовал. По всем признакам причиной потери сознания того паренька, перед входом в зал, было действие яда. Однако же теперь, с новым опытом предыдущей жизни, этот Цзи Фа был лишь незначительной ступенькой в долгом восхождении к славе.

Место, где он сейчас находился — Бросающая Вызов Небесам Секта, обладала великой историей, но теперь была в упадке, впрочем, как и та область огромного мира, в которой она располагалась. Но, как опытный читатель, он знал, что это сделает его приключение только ещё более захватывающим!

Как там было в речи, которую произносил старейшина секты перед новым набором учеников?

“В названии нашей секты заключается вызов самим небесам. Это значит, что наш текущий статус не имеет значения! Если наши амбиции не удовлетворены, ничто не заставит нас смириться!”

Конечно, такие слова были Василию по душе, тем более что после своего перерождения, обладая воистину выдающимся магическим талантом, он мог соответствовать этим ожиданиям.

Правда, тогда старейшина, помнится, добавил также:

“Но не следует воспринимать понятие “вызов небесам” слишком буквально. На деле вызов заключается в самом нашем жизненном пути. Но этот путь сам по себе — вовсе не вызов, а лишь процесс познания Небесных Законов самого высокого уровня. Бросая вызов, вы вовсе не покидаете юрисдикцию Небес, а наоборот, становитесь ближе к ним, как никогда. Вспомните эти слова, когда настанет момент!”

Впрочем, Василий прекрасно знал, что он, как главный герой, как раз таки бросит вызов самим законам мироздания. Это далеко не прошлый унылый мир науки, где законы были непререкаемы!

И вот, час настал! Прорыв на Первую Магическую Ступень! То, насколько качественным будет этот переход, повлияет на будущее магическое совершенствование. Отсюда и начнётся настоящее восхождение. Из этого зала он уже выйдет не смертным.

Будущий протагонист осознал, что его правая рука, скрытая длинным рукавом, незаметно сживала какой-то твёрдый предмет. Этот предмет, выглядящий как гладкий чёрный металлический брусок, был чем-то вроде талисмана для паренька по имени Ли Ян в течении его короткой жизни…

Сейчас Василий знал, что этот предмет, скорее всего, и является ключом к званию главного героя. Его привилегией и ультимативным читом в новой жизни.

Ученики начали циркулировать энергию внутри своего тела согласно Бросающему Вызов Небесам Руководству, даже Цзи Фа вынужден был отбросить отвлекающие мысли, дабы сконцентрироваться на самом важном.

Магический круг в центре зала наливался энергией, и вокруг учеников постепенно появлялось свечение.

Старейшины обсуждали между собой потенциал учеников. Особенно выделялись, по их мнению, двое юношей и девушка. И лидировал пока что именно молодой мастер Цзи Фа.

Василий тщательно следовал руководству, и постепенно энергия циркулировала уже вне зависимости от его воли, он начал впадать в транс.

Его сознание обратилось к анализу самого себя, своих двух жизней. Его прошлая, земная, жизнь казалась уже не столь существенной. Он жаждал магию, и Магия жаждала его. Воспоминания предыдущего владельца тщательно сливались с его нынешним “я”.

Законы этого мира, законы магии… Завеса постепенно приоткрывалась… Он - бросающий вызов, избранный. Его приход к этой точке был предрешён. Предрешён…

Магическая сила всё возрастала в нём. И артефакт в его рукаве отозвался на зов. Василий внезапно осознал — это был именно тот же артефакт, с которым основатель Секты пришёл к власти, весточка из тех времён, когда тот доминировал над каждой областью этого мира.

Судьбоносный артефакт в его руке отозвался на эти мысли привычным холодком.

Энергия возросла взрывообразно, и магия стала покоряться Василию. Точнее наоборот, это он покорялся. Он видел. Видел себя не только прошлого, но и будущего. Видел в мельчайших подробностях, как противостоит могущественным врагам, как завоёвывает царство за царством. Видел своих соратников, возлюбленных, видел и потери, которые предстоят на пути так называемых “приключений”. И видел полную незыблемость и неизменность этого пути. Он осознал, Магия — это Судьба!

Холод ужаса охватил его. У него забирали право выбора. Чем сильнее возрастал магический потенциал, тем меньше вариаций бытия оставалось. Там, где мгновение назад будущее было ещё размытым, в следующий момент оно уже было предельно чётким. Не подлежащим изменению.

“Нееет!”

Василий попытался обратить циркуляцию энергии вспять.

Старейшины в этот момент были взбудоражены все, как один.

— Невероятно! Неужели наш предок возродился?!

— С ним наша секта взойдёт к былой славе! Мы должны скрыть от внешнего мира факт появления подобного гения!

Но тут они заметили — что-то идёт не так.

Василий пытался вырвать свободу из цепких лап Судьбы. Свободу выбирать, свободу дышать, свободу мыслить.

Это давалось с трудом. Невероятной виделась сама идея о том, что он имеет право быть живым существом с такой характеристикой, как “воля”.

Тем не менее, постепенно он возвращал контроль. Но лучше от этого не становилось. Его новообретённый магический потенциал никуда не делся и, возвращая себе волю, он автоматически претендовал на контроль над Магией.

Неописуемое, чистое безумие!

Сам факт непредрешённости будущего и одновременно — претензия на абсолютную Власть над ним, даруемую Магией, сводил с ума.

Творить напрямую, без всяких мистических техник, которые, как в его любимых новеллах, будет поставлять сама судьба в течении жизни… Немыслимая дерзость для смертного — претендовать на подобное!

Василий не смог выдержать этой вспышки рвущего душу божественного безумия, и невольно выдохнул, ослабив сопротивление.

И снова нахлынувшая безысходность предопределения казалась худшей участью из возможных, и снова он, собрав силы, кинулся в оковы безумия в поисках освобождения.

Ответственный за испытание старейшина вскричал:

— Братья, поделитесь со мной силой!

— Но брат Фан, твоё тело не выдержит первозданной энергии выделяющееся при прорыве, особенно такого порядка как сейчас…

— У меня нет выбора… — мрачно ответил ответственный старейшина.

Остальные старцы кивнули с пониманием. Они прекрасно знали, что означают эти слова.

Потоки энергии от них потянулись к старейшине.

Тот одним прыжком достиг Василия и вцепился руками ему в волосы.

— Что ты делаешь, глупец! Покорись судьбе!

Руки старейшины стали такими яркими от губительного соприкосновения с первозданной магической энергией, что даже морщины на них перестали быть видны, по ним зазмеились чёрные как ночь пространственные трещины.

В голосе старейшины звучала обречённость:

— Что ты наделал… Моя судьба, моя жизнь…

Как ни странно, но, несмотря на свой ужасающий транс, Василий чувствовал хватку старейшины. И было это весьма и весьма болезненно.

***

Тем временем, в мире Земли, рука “другого” Василия всё ещё сжимала пульт от телевизора. Гримаса боли проступила на его лице: он совсем забыл покормить кота, потому тот без всякого стеснения вцепился ему в голову когтями.

По телевизору шла всё та же программа, и приглашённый гость говорил:

— Что касается того, почему разум человека несовершенен, тут есть варианты… Физики давно предполагают, что законы нашей вселенной не случайны, а являются чуть ли не единственным условием, при котором возможна жизнь. Но что, если несовершенство разума — также единственное условие, при котором этот разум может стабильно функционировать? Что если фантастикой является не только полноценный ИИ, но и просто так называемое здоровое общество ответственных людей, которые работают на благо человечества по своей воле. Пожалуй, в каждом человеке есть негативные качества, и это именно те качества, которые удерживают его от безумия. Победит то общество, которое сможет досконально регламентировать не только положительные стороны человеческой жизни, но и отрицательные. Это и будет высшее проявление общественных свобод.

Тот Василий, что сидел на диване, судорожно сделал глубокий вдох, распахнул глаза, и со стоном смахнул кота с головы. Некоторое время он сидел с непонимающим видом, уставившись на телевизор, затем заметил, что сжимает в руке пульт и с содроганием отшвырнул его прочь.

Чтобы окончательно сбросить оковы кошмара, понадобится время. А пока он сделал над собой усилие и на негнущихся ногах встал с дивана.