Начало драмы или хэппи энда, написанное под влиянием серенад ночных сверчков за окном

Счастье…

В ее жизни счастье приравнивалось к редким моментам радости..Элли не могла быть счастлива до конца, словно что-то давило изнутри, душило хищной рукой ее тоненькую шею…Мрачные комнаты, суровый взгляд отца и бесконечная грусть по утраченным, казавшимся когда-то ценным, воспоминаниям.

Она всегда была одинока. Всю жизнь. Она родилась, чтобы жить в одиночестве. До 4-х лет рядом была в меру строгая, требовательная, но прекрасная, как цветущий яблоневый сад, мать. Из-за постоянных ссор и споров она сбежала из дома без гроша в кармане. Что помнила о ней Элли? Страшный, но такой притягательный взгляд, манящие, слегка пухлые губы, выкрикивавшие жестокие порицания и являвшиеся выражением ее недовольства.

Элли помнила аромат ее духов с нотками бергамота. Любимый запах девушки на всю жизнь. Она помнила, что боготворила мать, пусть неосознанно, безрадостно. Девочка всегда сама себя развлекала. Ее любимым занятием было читать книги, ведь они могли рассказать ей о жизни других людей, познакомить с окружающим миром и раскрыть несколько секретов бытия. Элли мечтала о той жизни, которая описывалась в книгах. Она хотела бы так же, как и ее равнодушная мать, сбежать из этих холодных стен. Говорят, любовь способна преображать. Дом, в котором она жила с отцом, явно нуждался в любви и внимании. Крыша когда-то великолепного особняка покосилась, мраморный пол потускнел, а колонны и стены угрюмого здания не давали душе расправить крылья. Вся эта величественная, древняя, покосившаяся от времени и разбитых человеческих сердец, конструкция окунулась в растянувшуюся тонкой сетью глубокую темноту. Паук, создавший ее, явно не собирался разрушать свои сети. И каждый очутившийся в этом сумбурном очаровании захолустья, навек терял тот огонек, что медленно тлеет на протяжении жизни. Паутина пожирала огонек раньше времени, без остатка, она жаждала этой пищи, каждый день привлекая любопытных путников своим тусклым мерцанием ночного фонарика. Люди просились на ночлег и навек теряли интерес к жизни, в их глазах больше никто не мог проследить даже чахлой искры, которая могла бы однажды разгореться жаждой совершенства.