История давно минувшего: Хозяин пустыни Страница 2

- Эй!
Дремлющий наемник вздрогнул и проснулся, отчего свернутая тряпка, лежавшая на лице и прячущая прежде от солнца, скатилась. Он сидел среди бочек, подпирающих стену пограничного трактира – здесь, на границе Змеиного города, постоянно бродили в поисках работы провожатые, воины и другие, готовые пристать к каравану, идущему через пустыню к равнине Фарран. Конкретно этот – облаченный в дешевую кожаную броню и снабженный лишь парочкой кинжалов, – выглядел самым ничтожным, но именно к нему Имран не постеснялся подойти. Сморгнув остатки сна, мужчина шмыгнул носом и вытянулся, отвесив по-восточному размашистый поклон:
- К вашим услугам Джуна Непобедимый! Я яростен, отважен и острозуб, - он демонстративно клацнул зубами. – А вот расценки мои не кусаются…
Слушая его, Тихий морщил нос. Заметив, как мард набирает в грудь воздуха, готовый протараторить диапазон цен, маг остановил его жестом и вкрадчиво заверил:
- Я найму тебя.
Джуна добродушно просиял, еще раз шмыгнул носом и натянул повыше съехавшие штаны.
- Куда вам угодно? Танааль, Саа-Алим?
- Ла-Урр.
- Э?
Имран вздохнул и стянул капюшон, сразу будучи узнанным. Наемник растерялся и посмотрел по сторонам, но на них никто не обращал внимания.
- Ох… эм… Хозяин…
- Просто сделаешь вид, что сопровождал меня от самого Танааля. Будешь выглядеть внушительно, и тебе доплатят, - после этих слов Тихий кинул ему толстый мешочек фартов, и мард неуклюже поймал его. – Договорились?

Имран не мог вернуться один. В прошлый раз, самовольно преодолев маршрут от Танааля до Сэх-Ры без сопровождающих, Тихий получил жесткий выговор от отца – его упрекнули в том, что он фривольно распоряжается жизнью, которая «принадлежит не только ему, а всему Востоку»; те слова тогда сильно задели Имрана, но он, конечно, промолчал. Чтобы, впрочем, в следующий раз не исправиться, а просто действовать осторожнее.
Его должны были встречать с шиком и блеском: принцесса Аин заверила, что брат приедет, и слуги засуетились, готовясь к торжественному приему наследного принца – потому Салим чуть не умер на месте, когда Имран возник перед ним, помятый, грязный и немного виновато улыбающийся, с нервно почесывающим макушку охранником за спиной. Самым хлипким охранником из всех, которых только можно было нанять.
Бедный мужчина схватился за сердце и стал в панике крутить головой, боясь увидеть Хозяев или их приближенных. Тихий этому вздохнул.
- М-молодой господин!.. – полушепотом, но удивительно звонким, воскликнул Салим. – Как вы…
- Ах, да там, со стороны сада, - пожал плечами Имран, и управитель почувствовал, как прорезаются новые седины.
- Сса урр! Если ваша матушка…
- Точно, вот: Джуна Непобедимый. Провел меня от самого Танааля, отразив несколько разбойничьих нападений и голыми руками отогнав пещерных змей, - Тихий показал на наемника, и тот неуверенно сглотнул и постарался сделать как можно более дерзкое лицо, но вышло лишь вопросительно-удивлённое. Салим прикрыл глаза рукой.
- О, боги заката… Не знаю, что хуже: что вы незамеченными проникли на территорию дворца или что опять следовали одни…
- Ну, - Имран поглядел в пол. – Ничего же не произошло.
- Разве что я постарел лет на десять в одночасье…
- Эм… мне, может, за щедрую работу… - забормотал на заднем плане наемник, но Салим заткнул его одним взглядом, и мард, присев и вздернув руки в примирительном жесте, попятился. – Понял.
- Стража! Выведите его. А вы, господин, пойдемте.
- Может, я к себе?..
- Молодой господин!
- Да, да, - шепнул Имран и, виновато посмотрев на Джуну, последовал за управителем.
Новость о прибытии старшего сына мгновенно облетела весь замок, и Тихий напоролся на то, чего всеми силами стремился избежать: широкий коридор с ужасно ярким ковром по центру длился, казалось, вечность, а вдоль него стояло множество слуг. Все они кланялись, приветствуя принца, и тот скованно кивал им в ответ, за что Салим на него шикал и просил этого не делать, но Имран здоровался автоматически, не задумываясь. Он не мог просто отвернуться, когда ему смотрели в глаза.
- Имми! – раздавшийся голос заставил всех слуг, включая управителя, склониться в поклоне, и Тихий, следуя стадному чувству, чуть не поклонился тоже, но мать вовремя поддержала его за плечи, тут же обнимая, отчего в нос ударил цитрусовый запах ее духов. Следом ноздри защекотали ее кудри, и Имран сжал губы, чтобы не чихнуть. – Сса урр! Почему нельзя просто делать, как я говорю?
- Я нанял стражу, - пробормотал Тихий. – Салим, правда?
- Правда, - тихонько ответил управитель, и Сагира смерила его недовольным взглядом. – Ч-честное слово, Хозяйка, он был не один…
- Отчего ты такой грязный? О, духи Самага, в чем ты? – она осмотрела его с ног до головы, нахмурившись и вольно покрутив за рукава, как тряпичную куклу.
- Ох, эм… это я в озеро упал… оступился… это…
- Молодой господин, - простонал Салим, и Имран замолчал.
- Мам, я могу за себя постоять, - предпринял попытку казаться мужественнее Тихий, но напоровшись на жесткий взор Вольной, сразу отвел глаза. – А… сестра?
- Сначала возврати себе вид приличного человека, а уже потом поговорим о сестре.
- М… ладно.
- Не мямли, Имми!
- Хорошо.
- И говори громче.
- Понял.

- Моэрэ, друзья мои, - громогласно поприветствовал собравшихся Алриан, в полёте ещё распахнув перед собой двери в Зал Правосудия и, не замедляясь, широким и ритмичным шагом, словно не он спустился всего несколькими секундами ранее на каменный пол, направился прямиком к уготованному для него месту, но садиться не стал, для начала обратившись к свидетелям сегодняшнего сбора. - Рад, что в Баар-Шане столько заинтересованных в развитии иллюзионизма лиц. Уверен, и Асана Беспокойная тоже рада, что в очередной раз смогла привлечь к своей деятельности столько взглядов. Признаюсь, даже меня вчера поразил масштаб её магии, но мнения своего я не сменил. Это по прежнему баловство и дурачество ничем не отличающееся от работы фокусников на рынке.
Алриан замолчал, обвёл взглядом собравшихся, что уже начали тихонько шептаться, как всегда чуть дольше, чем следует задержал взгляд на Эллее и добрался до Асаны.
- Асана, в прошлый раз мы говорили, что магия Ваша не несёт пользы обществу и Вы ничего не смогли мне ответить на это. Что до сегодняшнего собрания, Вы готовы меня разубедить?
Синг улыбнулся, размашисто отодвинув стул, плюхнулся на него и облокотился руками на стол, имея позу среднюю между любопытным ребёнком и закадычным другом подтрунивающим над менее удачным собратом. И самое главное взгляд его, был всё также прикован к Беспокойной и в нём не было и доли смеха, с которой звучал его голос.
- Разве наше выступление не доказало, что мы способны на многое? - возмутился один из последователей иллюзионистки, гордо шагнув вперёд. - Меня зовут Ильве Домус Тонфе и я считаю, что наше выступление должно было более, чем ясно дать понять, насколько сильна наша магия!
- Да, вы устроили большой фокус, - не оглянувшись ответил Авмаар, - И что дальше? Вот мы все здесь и снова говорим о том же самом, как и кучу раз до этого.
- Замолчи, - шикнула Бархат и потянула нируанца за рукав, - Дай Асане-бай говорить.

Таал особо не слушал ее, но, когда взгляд девочки останавливался на нем, он участливо кивал и улыбался. Все мысли его занимал разговор с Линном: каждый раз, приезжая, Домус отчаянно пытался вытащить Ави из беспросветной пучины, которая тянула его все ниже – прошло двенадцать лет, как он переехал в Танааль, и с каждым годом Туэ становился все более угрюм и зажат. Ему и на родине с этим не везло: строгий отец постоянно давил на сына, обязуя его работать, как проклятого, и все с целью превзойти семейство Файсов, которое издавна пользовалось благосклонностью короля и славилось лучшими мастерами. Первое время Ави ненавидел это, но, будучи нируанцем, просто не мог предать свои корни и действовал согласно семейной воле. Колкий выскочка-студент мало кому нравился, и не получая тепла ни дома, ни на учебе, Линн выживал только благодаря немногочисленным друзьям, с которыми после переезда пришлось распрощаться. Стремясь избежать одиночества в незнакомом городе, где каждый находил обязательным усмехнуться и упрекнуть, Ави и обзавелся Кисточкой – он увидел ее в клетке одного из надзирателей, буйную и непокорную, кажущуюся всем уродливой; от арбаро хотели избавиться, но Линн выкупил ее, и та стала единственным «рабом» в его доме. Это был несуразный, постыдный и отчаянный способ найти поддержку хоть в ком-то. Но нируанское общество не зря считалось вопиюще жестоким: любую слабость ненавистного отпрыска замечали сразу, чтобы при любой удобной возможности сковырнуть никогда не заживающую рану. Опека над Кисточкой стала едва ли не самым любимым поводом для осуждения – этим Линна стремились задеть и упрекнуть в мягкости, столь непозволительной в его работе, отчего Туэ раз за разом был вынужден доказывать, что он, вообще-то, то еще чудовище.
Торговые ряды встретили их букетом разных запахов и какофонией разномастных звуков. Вдоль лавок даже бродила труппа восточных музыкантов, которых все отгоняли, но они неизменно возвращались и, продолжая голосить, подставляли большую железную кружку, вымаливая закинуть в нее несколько фартов. Народу было много: многоцветная, шумная и хаотическая толпа сновала туда-сюда, подобно муравьям, и то и дело раздавались громкие слоганы торговцев. Кисточка легко лавировала между людьми, привыкшая к танаальской оживленности, а Таал, немного растерянно следующий за ней, замечал все больше взглядов, устремляющихся на шуструю арбаро со всех сторон. Когда глаза натыкались на чей-то взор, «кто-то» обычно хмыкал и отворачивался, все сильнее вводя Домуса в недоумение. Чем дальше они углублялись в рынок, тем неуютнее становилось.
Взгляды были почти осязаемы. Таал чувствовал их всем телом, и от них передергивало – они были полны эмоций: зависти, брезгливости, надменности; и медленно Домус осознавал, отчего к Линну ходят одни марды. Нируанцы не признавали «богатого выродка, приехавшего и удобно занявшего нагретое место». Все считали, что Ави кичится островным образованием, что все его вакантное положение – заслуга влиятельного отца. Он переехал в Танааль и отобрал у них всю работу. Клиенты считали, что куда приятнее отдавать деньги тому, кто отучился в элитной Академии Лииф, а не веками жил под землей, уже породнившись с восточниками и отличаясь от них лишь цветом кожи. Танаальских нируанцев не трогали никакие успехи Ави, они видели за ним лишь внушительную тень его отца и не желали принимать ничего другого.
«Омуэ, как ты здесь живешь, Линн?»
Кисточка неожиданно схватила его за руку, и Таал вздрогнул, отвлекаясь от гнетущего и мерзкого чувства всеобщего неодобрения. Проследив за жестом девочки, которая тыкала пальцем по направлению оружейной лавки, Домус приподнял брови:
- Там за прилавком синг. Нам будет по карману его барахло?

Смеркалось. Кровавые просветы меж серых облаков окрашивали в свой цвет все вокруг. Торговля стихла и опустели улочки, словно медленно отступающий луч солнца был границей, в пределах которой допустима жизнь. За этой чертой мгновенно сгущалась сплошная синяя мгла – изредка из нее доносились звуки, в какие не хотелось вслушиваться.
Траурный зал тоже стемнел. Слуги, облаченные в белое, медленно зажигали свечи, одну за другой, и также медленно блеклый желтый свет растворялся в темноте. Блики огня танцевали на витражах: те изображали лунные барханы, в нежных, но мрачных красках. Прихожан уже не было: всех вывели, как только настали сумерки, и теперь несколько жрецов, сидя у гроба Райши, исполняли ритуальную песнь – жуткую в своем звучании, наполненную протяжными гортанными звуками и лишенную всяких слов; этот обряд был призван удержать душу Черной в материальном мире, пока тело не перенесут в усыпальницу.
Холодный ветерок скользнул по полу, задевая рясы ведунов, и зябкий морозец проник до самых костей, заставив покрыться мурашками. На мгновение голоса дрогнули, но жрецы, закатившие глаза и мерно покачивающиеся, продолжили петь, в то время как все слуги опускались на колени и прижимали лбы к полу.
Сначала об пол ударился посох. Следом зашуршали длинные полы белого траурного плаща, и уже после стукнул каблук.
Он был высок и широкоплеч, но казался еще больше из-за массивных одеяний, поверх которых висели дагларские амулеты. Широкий капюшон, накинутый на голову, скрывал лицо сплошной тенью, и из-под него до самой груди ниспадали седые волосы, почерневшие на концах. Одна из рук держала длинный посох, сотворенный из металла из самых недр Щели. Артефакт был покрыт резьбой: узоры составляли угловатый и острый орнамент, и чем ближе, тем различимее становилась древняя арбарианская вязь, обвивающая его от самого низа до верхушки, вырезанной в виде костлявой руки. Между ее металлическими пальцами, слегка вибрируя, висел кривой формы камень, ассиметричный и неясно отчего кажущийся уродливым – он походил на малахит, но источал черные клубы дыма, тянущиеся за Ядовитым, как шлейф. От места соприкосновения кожи с посохом по руке Теана тянулись взбухшие и потемневшие вены, будто тлеющие трещины, они же виднелись на шее и подбородке. От присутствия вблизи становилось дурно, и едва дияр подошел к гробу Райши, как вокруг завяли и сухо скукожились все цветы.
Мужчина медленно поднялся по низким ступеням, ведущим к Черной, и остановился. Он взглянул на лицо бывшей наставницы, чьи черты виделись смутно от полумрака. Но Теану был не важен свет – слепые очи жреца видели тонкие, едва трепещущие и черные, как сама ночь, нити души. Ведьма еще была там: она растворилась в воздухе и ждала.
Ядовитый прикрыл глаза и преклонился.
- Ваша воля отныне станет моей, - прошептал он, и лицо обдало чье-то холодное дыхание, мгновенно улетучившееся, как сам ветер.
«Щас обоссусь», - думал Сахо, стоящий позади отца в компании двух братьев. Он слегка потрясывал коленом и бросал взгляды на подвывающих ведунов, чье гиблое занятие обдавало жутким морозцем. От сгустившейся темноты становилось еще хуже, и Двуликий не находил себе места, желающий поскорее умчаться куда подальше и никогда больше не иметь к Черной ведьме отношения.
Вдруг прямо в ребро воткнулся локоть брата, а следом в Сахо вонзился раздраженный взгляд.
«Что?» - одними губами спросил возмущенный Двуликий, и Наиль – средний брат – ответил ему также беззвучно:
«Веди себя приличнее».
Вдруг ветерок пробрался под тунику, и Сахо даже присел, стараясь придумать объяснимый источник сквозняка. «О, духи заката! Я не верю в эту чертовщину!»
- Попрощайся, Сахо.
- А?
Услышав братские усмешки и получив взгляд отца, Двуликий даже почувствовал головокружение. Он взглянул на ступени, отделяющие его от ужаса всего детства, и хотел развернуться в ровно противоположном направлении, но Теан продолжал смотреть, и Сахо, мысленно помянув Бакира плохим словом, – тот потрудился заранее рассказать хозяину несколько глупых и страшных легенд, – шагнул вперед.
«Давай, свались в обморок, главный холостяк Сэх-Ры», - судорожно думал он, очень медленно занося ногу для подъема. Ядовитый красноречиво прочистил горло, и Двуликий отвел глаза, мысленно прокручивая всевозможные сценарии будущих ночных кошмаров.
Преодолев, наконец, заветное расстояние, Сахо мимолетом взглянул на лицо Черной, сделав очень печальное выражение, и уже хотел ломануться обратно, но Теан перехватил его за ворот и поставил на место, держа за шиворот, как дрянного кота.
Двуликий шумно вдохнул и не менее громко выдохнул, вновь уронив взгляд на Райшу. Ему казалось, что старуха вот-вот распахнет свои белые глаза и вскинется, принявшись его душить, но та продолжала лежать неподвижно.
«И правда мертвая», - нервно отметил Двуликий.
- Я должен речь толкнуть?
- Сахо.
- Покойтесь с миром, бабуля?
Наиль и Дамир закатили глаза, а Теан чуть усмехнулся.
- Жрец после смерти не знает мира, - тихо ответил он, и Сахо со знанием дела кивнул:
- Я так и подумал.
Отец, наконец, позволил ему отвернуться, и Двуликий молниеносно ринулся вниз. Братья по очереди отдали почтение покойной, после чего Ядовитый, кивнув старшему слуге, двинулся к выходу. У самых дверей, чьи створки возвышались на два этажа, Сахо почувствовал шорох и коснулся ворота, в который, казалось, что-то попало. Наткнувшись на ледяное прикосновение, а после услышав смешок в самом ухе, Двуликий побледнел и обмер. А после, как безумный, понесся вперед, обгоняя отца.
В коридоре его встретил мило улыбающийся Бакир:
- Плащ, господин. На улице похолодало.
- Э-это все она, - заикаясь, Сахо вцепился в плащ. Его передернуло, и он тихонько застонал. – Батюшки… сдохнуть можно…

- Асана-бай, умерьте свой пыл и взгляните на причину нашего сбора здраво, - довольно вкрадчиво прервав обмен любезностями, вмешался в диалог Нилай Огненный, которому самой судьбой уготовано было стать главой школы огня. Мард был уже не молод, и лёгкая седина прорезалась на висках, придавая ему и без того уважаемый вид. Вопреки ожиданиям многих юнцов их наставник являлся человеком очень спокойным и рассудительным, чему учил и своих учеников, говоря : " Маг огня должен иметь горячее сердце и трезвый рассудок, а то и до беды не далеко. Забудьте то, что кричат вам в Ниадисе о силе и власти. Вы никогда не возобладаете над стихией выше того, насколько вам позволят духи, а духи огня не любят спешки. Если будете спешить, то ваш огонь будет вспышкой, а не лавинной мощью, способной смести врагов и согреть ваш дом."
- Вчера Вы со своими учениками сорвали выступление на арене, подготавливаемое моими учениками. Довольно некрасиво с Вашей стороны, но я готов простить, если Вы обязуетесь впредь так не делать и чтить законы Баар-Шана иначе я первый буду настаивать на том, чтобы Вас вышвырнули на задворки Самаг, а труды об иллюзионизме далеко упрятали.
- Думаю, Беспокойная пьек'асно понимает, что вче'а повела себя довольно оп'ометчиво, лин Огненный, - высказался Фимо Вис Могло. В отличие от своего магического брата он был нируанцем, что вполне объясняло плавность, но быстроту его речи, а ещё проблемы с буквой "р", которую, впрочем, все в постоянном составе Совета быстро научились не замечать, оставляя глупцам и смельчакам приезжающим в Баар-Шан подначивать известного мага. Лин Могло в большей степени слыл самоучкой, но самоучкой талантливым, что позволило ему в довольно молодом, для нируанца возрасте добиться высот Баар-Шана и заслужить доверие Авмаара и Арктикуса, вследствие чего он и был приглашён в город-крепость, и посвящён в его тайны. К слову, он стал одним из тех, кто с первых проявлений иллюзионизма был от него в восторге, как варан от солнечных лучей, посему с радостью предоставил Асане своих магов и ничуть не расстроился сорванным на арене выступлением. Глаза его горели восторгом, чего не мог не заметить Авмаар. Разумеется, разве можно сделать иллюзии океана без помощи нируанцев и магов воды? Огненный коротко покосился на друга, но не ответил.
- Духи были счастливы вчера, - тонкий голос жрицы Лорны Эстр, заставил собравшихся удивлённо посмотреть на арбарианку. Она, как и Офелия, редко вступала в обсуждения против Беспокойной, возможно, больше из женской солидарности.
- И не только духи! Все собравшиеся остались довольны! - вновь вклинился Тонфе и даже не получил очередного пинка от Бархат. Вероятно, потому что та была того же мнения и сейчас напряжённо смотрела то на спину Асаны, то на едва заметно улыбающегося Алриана, свободно откинувшегося на спинку стула и наблюдающего за остальными "судьями".
- Омуэ! Конечно, довольны. Я считаю, что Асане давно по'а дать волю тво'ить!- Могло вскочил с места и начал активно жестикулировать, выражая своё искреннее одобрение действиями восточной мардийки.- Ал'иан, п'едставь, какие возможности отк'оются пе'ед магами, когда они смогут овладеть её искусством!
- На этот раз соглашусь. Асана-бай хорошо показала мастерство свой школы и, полагаю, удивит нас ещё больше, если мы дадим ей волю. - согласно кивнул Нилай, глядя на Беспокойную.
- Что ж, раз вы все так рьяно отстаиваете права школы иллюзионизма, - начал Авмаар, жестом попросив Могло присесть на своё место и вновь оглядел собравшихся. - То я выслушаю тех, кто ещё остался против. Имеются ли в Зале такие?
Небесный взор прошёлся по каждому, кто находился на собрании. Многие тихонько шептались между собой, кто-то начал бурное обсуждение, но когда голоса стихли и Алриан повторил вопрос, никто не отозвался. Эллея позади Асаны довольно заулыбалась и главный синг согласно кивнул.
- Хорошо, раз никто не выступает против, то я считаю своим долгом разрешить школе иллюзионизма официально вступить в ряды достойных магических школ и выступать с ними наравне на Магической арене в Баар-Шане, но, если я увижу, что ученики твои, Асана-бай, каким-то образом связались с чёрной магией и могут навредить Баар-Шану, я немедленно прекращу работу школы, хотя это ты и сама знаешь.

Домус отвернулся, чтобы скрыть усмешку за кулаком, прижатым ко рту. Он узнавал в словах арбаро воспитание Линна, и его ужасно позабавила реакция мужчины – синг даже поджал крылья, словно Кисточка собирается применить описанный алгоритм прямо сейчас и на нем. Торговец сбился, отсчитывая сдачу, и Таал сдержанно вздохнул.
- Именно поэтому не стоит переходить дорогу Ави, - шепнул нируанец, когда синг, наконец, протянул горсть фартов. Тот дернулся, а потом нахмурился, шикнув свое возмущенное «Ала найба!»
- Я пришлый: что мне ваши рыбьи разборки, - он замахал руками. – Теперь идите прочь.
- Прибыльной вам торговли. Амиа!
- Не лезь в чужой язык, ямэ!
Домус засмеялся, а когда они отошли на достаточное от лавки расстояние, сказал:
- Всегда смешили торговцы-синги – вежливости просто не обучены, но, думаю, прикажи они, не спуская с лица суровой рожи, что-то у них купить прохожему, им бы не отказали – побоялись, - нируанец кивнул на обновку, которую девочка радостно крутила в руках. – Надеюсь, он сослужит тебе добрую службу и принесет Линну немало денег.

(Танааль)
Доктор Айфедеф сидел в кабинете своей лечебнице и кропотливо писал бумаги. То были отчеты, истории
болезни и исследования. С каждым свитком Доладу становилось все хуже. Кипа
бумаг и пирамида из рукописных свитков становилась все больше и больше.
Прицокнув языком он резко встал и вышел. Зажигая свою тонкую трубку доктор
остановился на секунду, раскуривая ее. Бодрым шагом он двинулся прочь от
больницы.
«Думаю, маленькая прогулка не помешает» - подумал он.
В паре кварталов находился местный рынок. Обилие  фруктов, овощей,ремесленных изделий и пр. Конечно, современный читатель не назовет это изобилием…. На прекрасный, это не сильно катит, но это уж лучше, чем ничего…
Иногда стоит разбавить одиночество вот такой вот прогулкой по шумному месту: на время забыть привычную бумажную рутину и изуродованных язвами больных. Да-да: как правило, почти все любят запускать болезнь настолько сильно, что кроме хосписа для них иной дороги нет. 

- Э? Здорова, Хмурый, - Сахо похлопал Рагхуна по предплечью и отодвинул, чтобы переключиться на его брата. Бакир, остановившийся за ними, вздохнул и опустил голову, принявшись разглядывать мозаику на полу. – Конечно! Более того, я могу один представить всех и вся твоих гостей, - Двуликий премило улыбнулся. – К слову, на тебя опять подписали бумажонку. Знаешь, я с Дамиром поспорил на то, что и в этот раз ты выйдешь сухим из воды. Да, Рагх? Эй, двое из ларца! Видите, что значит быть старшим братом?
Наиль, прошедший мимо, только красноречиво приподнял брови, а Дамир, услышавший слова про спор, остановился и взволнованно забормотал:
- Кайрат-бай, все не так…
- Да ладно тебе! Подумаешь – поспорил на смерть дияра, - Сахо шутливо толкнул его локтем. – С кем не бывает-то?
- Боги заката, - процедил мужчина, смотря в глаза брату. – Язык, как помело.
Двуликий открыл рот и покрутил упомянутым языком. На что Дамир поморщился, спешно кивнул Кайрату и поторопился удалиться.
- Эх, стеснительный он все же, - мечтательно вздохнул Сахо, глядя ему вслед. – Эй, Бакир, нам обязательно домой?
- Вы у меня спрашиваете разрешения покутить?
- Разрешения? Ха! Так это… что?
- Необязательно.
- Замечательно! А то мне после дохлой старой бабки захотелось весьма живых молоденьких прелестниц.
- Слышала бы вас Аин-бай…
- Видал? – Сахо оттянул мочку уха. – Обручальной серьги нет – значит, пока свободен. И вообще, что за по-южному рыцарские у тебя понятия? Вот если б она по мужикам пошла, тогда да, тогда стыд, позор и провокация. 
Бакир отвел глаза, чтобы промолчать.